Я из тех, кто вернулся - Геннадий Васильев

– Ну, вот и все… – задыхаясь, сказал Орлов. – Отвоевался, юноша.

Орлов бросил взгляд на спеленатого бинтами сержанта.

– Больше мы его в глаза не увидим. С таким ранением или спишут, или оставят в Союзе… – Орлов махнул рукой. – Ну, и слава богу! На что там вообще смотрят, в Стране Советов? Таких младенцев на войну посылают! Это же смертный приговор кто-то ему подписал!

– Да, уж точно кто-то на смерть послал. И не его одного, – смахнул Шульгин пот со лба. – Верно замечено, командир. Кого попало шлют на войну. Простых пахарей бросают под пули. Я с ним толковал по прибытии. Он трактористом работал в селе. ПТУ у него за спиной.

Шульгин развязал шнуровку горных полусапожек, стянул с ног, с наслаждением вытянул носки.

– Простой пахарь… В тракторах хорошо разбирается, в каких-то там сроках посева. В селе на своем месте. Заматереет, хорошим мужиком станет. А на войне – просто мишень ходячая. Такие недотепы живут только до первого боя…

Орлов достал смятую пачку московской «Явы».

– Такие юноши со слабой нервной системой не для войны. Не для них это смертное дело! – Орлов сжал кулак. – Опериться не успели, а им автоматы в руки. Стреляй, коли, руби… Нет, на такую войну нужны добровольцы, – Орлов хлопнул кулаком по колену, – только добровольцы. Отборный состав выученных спецвойск…

Посыпались крошки табака на плащ-палатку. Выплыла из-под пальцев полоска дыма.

– Подписал контракт, – Орлов снова рубанул ладонью, – и делай военное дело на совесть. Получай тройной оклад.

– Я что-о?.. Я бы пошел! – оживился Матиевский. – Люблю воевать, честное слово… Дышится мне тут легко. Чувствую себя на своем месте. Не то что на гражданке, где простой человек что ноль без палочки. Если бы хорошо платили, я бы точно пошел…

– А я бы не пошел, – возразил Богунов. – Дурак ты, Серега… Разве война – это дело? Пахать землю – это дело! Я, между прочим, тоже простой тракторист. Пахарь, короче… И я вам скажу, что землю нужно просто пахать! С любовью и лаской! Понятно! А не окопами уродовать…

– Ну, вот и паши, – засмеялся Матиевский. – А мне с винтовкой интереснее. Я оружие очень уважаю, – Матиевский погладил снайперскую винтовку. – Если бы кинули клич, позвали на войну, набралось бы нас, добровольцев, с армию…

– А может, и не набралось бы, – усмехнулся Шульгин. – Русские за деньги не воюют. Если уж воевать, то воевать надо за взгляды, за идею, а не за тройной оклад. И лучше всем народом, а не поодиночке.

– Все, хватит… Некогда философствовать, прекращай базар, – оборвал всех Орлов. – Вон, уже ребята из первого взвода на подходе. Передадим раненого для эвакуации и продолжаем войну.

Эвакуация раненого сержанта оказалась непростым делом. Еще вчера вертолеты садились на позиции прямо под обстрелом, и летчики низко брили воздух над душманскими позициями. Но на следующий день «вертушки» уже ходили высоко над горами, недосягаемые для пулеметных очередей душманов, и эффективность их собственного огня уже оказалась равной нулю, а посадка вертолета для раненого и вовсе была назначена в шести километрах от места боя. Видимо, командование эскадрильи, потерявшее две дорогих машины и лучших своих летчиков, решило позаботиться о безопасности. И присутствие вертолетов, парящих на недосягаемых высотах, оказалось теперь почти бесполезным.

Пришлось Орлову выделять из поредевшего состава роты специальную группу эвакуаторов во главе со старшиной роты. Прапорщик с невоенной фамилией Булочка принял эстафету с раненым, и вскоре пригибающиеся от тяжести силуэты спасательной группы скрылись за валунами.

– Шульгин, принимай незваных гостей, – раздался мягкий ватный голос.

Капитан Шкловский, батальонный замполит, молодой тучный офицер с рыхлой фигурой и, казалось, немного укороченными ручками и ножками, вышагивал среди камней осторожной аккуратной походкой, взмахивая маленькими ручками, озабоченно глядя под ноги, подобно петербургской барышне, лавирующей посреди луж на городской мостовой.

– Мы к вам в гости с подарками… Вот, батальонная батарея не управляется, – слегка задыхаясь, сказал он. – С «вертушек» сбросили двадцать ящиков с минами. Если оставить все в батарее, они же с места не сдвинутся, вгонят их в землю по плечи эти мины. Трофимов приказал раздать всем поровну. Я вот для примера личному составу лично взялся нести одну мину. – Шкловский повернулся и показал торчащий из его худого вещмешка хвост мины. – Давайте, товарищ лейтенант, проявляйте фронтовую солидарность, окажите помощь нашей карманной артиллерии.

Он сделал серьезное лицо, словно стараясь обрести солидность, недостающую его молодому возрасту. Шкловский вообще старался выдерживать дистанцию между собой и всеми офицерами батальона. Обращался со всеми подчеркнуто по-уставному, по званиям и на «вы», держался суховато и вежливо, редко улыбался и никогда не шутил. Не участвовал в перекурах, и даже на общие батальонные застолья, куда силком тащил его батальонный командир Трофимов обмывать ордена, звания или поминать погибших, он приносил с собой сок или пенистый лимонад в банках и, прикрывая ладонью кружку от крепких угощений ротных офицеров, пил только свой лимонад, глотая его с какой-то суровой важностью.

Может быть, батальонный комиссар опасался хоть на мгновение потерять свое начальственное положение среди офицеров, многие из которых были старше его по годам и жизненному опыту? Может быть, ревниво берег свой авторитет от каких-то пятен, а может, просто не умел Шкловский быть искренним и естественным, но только велась всегда какая-то странная игра в субординацию между Шкловским и подчиненными, и многое казалось в этой игре фальшивым.

– Утреннюю политинформацию уже провели, товарищ лейтенант? – деловито спросил он, доставая из планшета чудом сохраненную в чистоте нарядную красную папку. – Я вас уже инструктировал, что если нет возможности во время операций проводить двухчасовые политические занятия, нет подобающих условий, то политинформация минут на десять – это мероприятие возможное и важное.

Шульгин поморщился, не зная, как ответить: соврать с легкостью, как лихо врали взводные о проводимой политработе, или ответить прямо, а значит, грубо.

– Возможность трепаться есть всегда и везде, – наконец нехотя сказал он, – только хотя бы здесь, в горах, отдохнуть от лишней болтовни, товарищ капитан. – Неловко пожал плечами и посмотрел Шкловскому в глаза: – Ну, пустая же трата времени – воздух сотрясать языком. Тут бы успеть оружие почистить, боеприпасы пересмотреть, портянки сменить. Да просто посидеть перед тем, как на целый день такую вот ношу на шею кинуть. – Кивнул на туго набитые вещевые мешки.

Шкловский сердито поджал губы.

– Это же ни в какие ворота… Хоть уши зажимай, не понимаю… Знаете, товарищ лейтенант, что вы на самом плохом счету в нашем полку как политический работник. Вы бы вот поменьше махали шашкой, а работали, как подобает коммунисту. Вы же не так давно из училища, весь теоретический курс партполитработы еще наизусть помните. А я не удивлюсь, если узнаю, что у вас партийное собрание не приводилось с нового года.