Приемыш обезьяны - Эдгар Берроуз

Играя постоянно с веревками, Тарзан научился вязать грубые узлы и делать затяжные петли, чем забавлялись вместе с ним и маленькие обезьяны. Они пытались подражать Тарзану, но он один изобретал и доводил выдумки до совершенства.

Однажды, играя таким образом, Тарзан закинул петлю на одного из бежавших с ними товарищей, придерживая другой конец веревки в своей руке. Петля случайно обвилась вокруг шеи обезьяны, принудив ее круто остановиться среди разбега самым неожиданным образом.

– Ага, вот новая игра, и хорошая игра! – подумал Тарзан в тотчас же попытался повторить эту штуку. После того, постоянной практикой и старательными упражнениями, он отлично научился искусству закидывания на шею жертвы петли аркана.

И вот тогда-то жизнь Тублата превратилась в какой-то кошмар. Спал ли он, шел ли он ночью и днем, он никогда не мог быть уверен, что невидимая беззвучная петля не охватит его шеи и не задушит его.

Кала наказывала Тарзана, Тублат клялся жестоко отомстить ему, даже старый Керчак обратил внимание на его шалости, предостерегал его, грозил, но все было напрасно – Тарзан никого не слушался, и тоненькая крепкая петля охватывала шею Тублата, когда тот меньше всего ожидал нападения.

Другим обезьянам эти вечные проделки Тарзана с Тублатом казались забавными, так как «Сломанный нос» был тяжелый старик, которого никто не любил.

В светлой головке Тарзана зарождались новые мысли, созданные его человеческим разумом.

Если он мог ловить своих соплеменников-обезьян длинным арканом из трав, почему бы не попытаться ему поймать им и львицу Сабор?

Это был лишь зародыш мысли, и ей суждено было медленно созревать и таиться в его подсознании, пока, наконец, эта идея не осуществилась самым блистательным образом.

Но случилось это уже много позже.

Постоянные скитания часто приводили обезьян к запертой и безмолвной хижине у маленькой бухты. Ее таинственность была для Тарзана неиссякаемым источником интереса.

Он заглядывал в занавешенные окна, или взбирался на крышу и смотрел в черное отверстие трубы, тщетно ломая себе голову над неведомыми чудесами, заключенными среди этих крепких стен.

Его детское воображение создавало фантастические образы удивительных существ, находящихся внутри хижины. Особенно подзадоривала его вторгнуться в закрытую дверь полная невыполнимость этого плана.

Он лазил часами вокруг крыши и окон, пытаясь найти вход, но почти не обратил внимания на дверь, потому что она, по внешнему виду, мало отличалась от массивных и неприступных стен.

Вскоре после своего приключения со старой Сабор, Тарзан снова посетил хижину и, подойдя к ней, заметил, что, с некоторого расстояния, дверь казалась как бы отдельной частью строения, независимой от прилегающих к ней стен. Впервые ему пришла мысль, что, быть может, здесь-то и кроется так долго ускользавший от него способ вторжения в хижину.

Он был один, что случалось часто, когда он бродил около хижины, потому что обезьяны ее избегали. История о палке, извергающей громы, еще жила в их памяти, и пустынное обиталище неведомого белого человека оставалось окутанным атмосферой ужаса и тайны.

О том, что он сам был найден здесь – Тарзан не знал. Эта история ему не была никем рассказана. В обезьяньем языке так мало слов, что их хватало самое большее на то, чтобы поведать о палке с громом. Но для описания неведомых странных существ, их обстановки и вещей язык обезьян был бессилен. И поэтому, задолго перед тем, как Тарзан вырос настолько, чтобы понять эту историю, она была попросту забыта племенем.

Кала туманно и смутно объяснила Тарзану, что отец его был странной белой обезьяной, но мальчик не знал, что Кала не была ему родной матерью.

Итак, он в тот день направился прямо к двери и провел много часов, исследуя ее; он долго возился с петлями, с ручкой, с засовом. Наконец, он попал на правильный прием, и дверь с треском раскрылась перед его удивленными взорами.

Несколько минут он не решался войти, но когда, наконец, его глаза свыклись с тусклым светом комнаты, он медленно и осторожно пробрался туда.

Посреди пола лежал скелет, без малейших следов плоти на костях; к костям налипли истлевшие, покрытые плесенью остатки того, что когда-то было одеждой. На постели Тарзан заметил другой такой же страшный предмет, но уже меньшего размера, а в крошечной колыбели около кровати лежало третье, крохотное подобие скелета.

Мальчик только мимоходом обратил внимание на эти свидетельства страшной трагедии давно минувших дней. Джунгли приучили его к зрелищу мертвых и умирающих животных. Если бы он даже знал, что он смотрит на останки родного отца и матери, и тогда он не был бы очень потрясен.

Внимание его привлекла обстановка и находившиеся в комнате предметы. Он стал подробно и внимательно рассматривать все это: странные инструменты, оружие, книги, бумаги, одежду – то немногое, что уцелело от разрушительного действия времени ч сырой атмосфере прибрежных джунглей.

Затем он открыл те ящики и шкафы, с которыми смог справиться благодаря только что приобретенному опыту. То, что он нашел в них, сохранилось гораздо лучше.

В числе других вещей там был охотничий нож, об острое лезвие которого Тарзан немедленно порезал себе палец. Нимало не смущаясь, он продолжал свои опыты и убедился, что этой штукой можно откалывать щепки от столов и стульев.

Долгое время это занятие забавляло его, но наконец наскучило, и он продолжал свои поиски. В одном из наполненных книгами шкафов ему попалась книга с ярко раскрашенными картинками. Это была детская иллюстрированная азбука.

С А начинается Аист, Гнездо свое вьет он на крыше. С Б начинается Башня, Домов всех вокруг она выше.

Картинки его увлекли необычайно.

Он увидел много белых обезьян, похожих на него лицом.

Дальше в книге он нашел несколько маленьких мартышек, похожих на тех, которых он видел прыгающими на деревьях первобытного леса. Но нигде он не встретил обезьян своего племени; во всей книге не было видно ни Керчака, ни Тублата, ни Калы.

Сначала Тарзан пытался снять пальцами маленькие фигурки со страниц, но быстро понял, что они не настоящие. Он не имел понятия о том, что они такое, и не находил в своем первобытном языке слов, чтобы назвать их.

Пароходы, поезда, коровы и лошади не имели для него никакого смысла, они скользили мимо внимания и не беспокоили его. Но что особенно заинтересовало Тарзана и даже сбивало его с топку, это многочисленные черные фигурки внизу и между раскрашенными картинками, – что-то вроде букашек, подумалось ему – потому что у многих из них были ноги, но ни у одной не было ни рук, ни глаз. Это было его первое знакомство с буквами алфавита. Ему было тогда уже больше десяти лет от роду.

Он, никогда не видавший ничего печатного, никогда не говоривший с кем-либо, кто имел бы хотя отдаленное представление о существовании писанной речи, никак не мог угадать значение этих странных фигурок.