Черный мотылек - Рут Ренделл

Хоуп поплакала, но не слишком долго, и имела мужество признать собственную глупость. Папочка был бы ею недоволен, сказала она.

— Только это папочка не одобрял в тебе, — подхватила Сара. — Твою манеру все время плакать.

— Я не все время плачу. Когда я счастлива, то не плачу.

Было бы несправедливо лишать их субботнего развлечения, и Урсула не рассчитывала, что девочки проведут вечер дома. Хоуп отправилась на вечеринку в Ильфракомбе, а потом в «На Запад!», Сара пила в Барнстепле. К шести часам они уже ушли, а Урсуле пора было собираться на работу. Ровно к семи ее ожидали в отеле, в номере 214. Это номер люкс — родительская спальня, детская спальня, а между ними ванная. Без вида на море, зато окна выходят на ухоженный сад перед отелем, а дальше виднелась дорога из Ильфракомбе во Франатон.

Родителей звали мистер Хестер и мисс Томпсон. Урсула не знала, оформили они брак или просто живут вместе. За десять дней их пребывания в гостинице она в третий раз являлась на дежурство, но родители едва удостаивали ее словом, торопясь вниз, в бар, в столовую и на вечер в стиле кантри и вестерн в «Ланди Лонж». К ее приходу дети уже лежали в постели, телевизор в их комнате включен. Девочке шесть лет, мальчику — четыре.

В первый раз Урсула предложила почитать детям вслух, но мисс Томпсон уставилась на нее с явным недоумением. Есть же телевизор. Видеотека отеля щедро снабжает их детскими кассетами. Есть и второй телевизор, в большой спальне. Урсула пыталась порой прикинуть, сколько телевизоров в «Дюнах». Сотни, должно быть. Почему-то ей это не нравилось.

Она прихватила с собой книгу, но прежде, чем усесться почитать, зашла в детскую поздороваться с малышами. Девочка улыбнулась, мальчик смотрел равнодушно. На мерцающем экране «Космические рейнджеры» принимали воинственные позы, размахивая мечами. Мальчик держал в левой руке маленькую желтую фигурку кого-то из рейнджеров. Когда Урсула вторично, на цыпочках, наведалась к детям, то потянула фигурку из некрепко сжатой ладони уснувшего мальчика, опасаясь, что ночью она вопьется в нежную щечку. Мальчик с воплем проснулся, судорожно нащупывая игрушку. Пришлось ее вернуть.

Урсула постояла у окна большой спальни, провожая глазами машины с отдыхающими. Вечер выдался теплый и солнечный, но днем шел дождь, с живой изгороди все еще капало. Трава приобрела густой зеленый оттенок, клумбы в саду стали слишком яркими, словно их покрасили. И снова Урсула спросила себя, зачем занимается этим, присматривает за чужими детьми, получая гроши? Ответа она не знала. Правда, это повод уйти вечером из дома, от всего, что постоянно напоминает ей о Джеральде. Столько его следов в доме — книги, рукописи, корректуры, бумаги…

А куда еще она могла пойти вечером? Навестить соседей, которые наперебой приглашали ее к себе, и снова говорить о нем, отвечать на вопросы? Кинотеатры? В окрестностях еще уцелело два — но какой смысл идти туда одной? Не в паб же, не в бар. Работа няни давала возможность провести спокойный вечер на нейтральной территории. Урсула критически оглядела комнату. Здесь ничто никому ни о чем не напомнит. Или у кого-то воспоминания связаны с этим пухлым бежевым ковром, с обтянутыми ситцем креслами, с розовато-бежевым в клеточку покрывалом на кровати, с двумя абстрактными картинами, выдержанными в розовых, голубых и золотистых тонах?

Ни книг, ни бумаг. Даже журналов нет. Урсула уткнулась в свою книгу. Хорошая книга, сама выбирала: Энтони Троллоп «Попенджой ли он?» Ей действительно хотелось почитать эту книгу, но сегодня никак не удавалось сосредоточиться. Насколько мелодраматично будет — взять и избавиться от имущества Джеральда? Нужно ведь считаться с чувствами девочек. Но что делать со всем этим добром? Не далее, как сегодня утром, Урсула получила письмо из американского университета, в котором ее почтительно просили оказать им честь сделаться хранителями рукописей Джеральда.

— Папочкины рукописи! — возмутилась Хоуп, словно речь шла об осквернении могилы. — Нет, ты не можешь, ты не сделаешь этого!

— По крайней мере, сдери с них деньги! — посоветовала Сара. — Хотя, судя по моему опыту, легче выжать кровь из камня.

Хранитель университетской библиотеки похвастался, что ему удалось собрать обширнейшую коллекцию рукописей современных писателей. Университету уже принадлежали три рукописи Джеральда Кэндлесса, три драгоценных манускрипта с поправками автора, и хранитель мечтал заполучить что-нибудь еще. Урсула начала понимать, что нельзя попросту вырезать иностранные марки с конвертов, а содержимое выбрасывать. Придется читать почту и порой даже отвечать. И вот она прокралась — так Троллоп описывает обычную женскую походку, но в данном случае этот глагол на редкость уместен — в кабинет Джеральда и открыла шкаф, где хранились рукописи.

Но сперва она помедлила на пороге, оглядывая комнату чуть ли не со страхом. Здесь все пропитано Джеральдом, его мощным, пугающим присутствием. Тело под землей, а личность осталась здесь, привязанный к земле дух. Как он однажды выразился в своей рукописи, на одной из исписанных корявым почерком страниц, которые она так усердно разбирала, перепечатывая? Пришлось поискать это слово в «Энциклопедии Чемберса» — там его не оказалось, — потом в кратком Оксфордском словаре. Там оно значилось: «психопомп». Проводник душ умерших в подземный мир. Здесь, в кабинете Джеральда, она явственно ощущала, что психопомп еще не приходил за ним. Что-то ему мешает. Быть может, неукротимая энергия Кэндлесса, этот пристальный взгляд темных глаз, это навязчивое присутствие, сексуальность, неизжитая даже с возрастом, даже после долгого воздержания.

Ее пробрала дрожь. Джеральд говорил: не бывает, чтобы человек содрогнулся от потрясения, от какого-то неприятного открытия, это выдумка романистов. Но Урсула дрожала и понимала: озноб не пройдет, пока она не выйдет из кабинета. Нужно вынести отсюда самое ценное — рукописи, заметки, первые издания, а потом запереть дверь и выбросить ключ. Запереть дверь, вызвать плотников, поручить им убрать дверную раму, заложить дверь кирпичом и заклеить сверху обоями, превратить кабинет в потайную комнату, запечатанную, со временем — забытую. Она догадывалась, что сказали бы по этому поводу девочки.

Пока родители живы, дети остаются детьми. Родительский дом по праву принадлежит им, сентиментальный храм их сердец. В любой момент они могу вернуться сюда, найти здесь убежище, хотя у них давно есть собственные квартиры. Сара и Хоуп рвутся поучать мать, как обустроить в дальнейшем Ланди-Вью-Хаус. Кабинет для них — святая святых. Хоуп охотно превратила бы его в часовню.

Наконец Урсула открыла шкаф и заглянула внутрь. Там оказалось больше бумаг, чем она помнила, — рукописные черновики Джеральда, ее перепечатки, наброски незаконченных романов, порой всего одна или две главы. С ним такое случалось: начнет новую вещь — и тут же она приестся или не пойдет. Тогда он злился, ходил надутый, пока не появлялась идея получше. Урсула и не думала винить его за это, в те годы ей и в голову не приходило упрекать его за периоды плохого настроения, но Джеральд счел нужным пояснить: «Это моя жизнь, понимаешь? Другой у меня не будет. Вся моя жизнь вложена в это».