Мы, Боги - Бернард Вербер

Став ненужными, светлячки незаметно исчезают. Зеленовато-голубой поток становится лиловым на фоне бежевого песка и светло-зеленого леса.

Мы идем вдоль берега в поисках брода, но шумный водопад, который напоминает Мэрилин Монро ее съемки в «Ниагаре», преграждает дорогу. Нам не пройти. Ниже по течению поток остается быстрым, но кажется не таким сильным. Стоит ли рискнуть переправиться вплавь или поискать еще?

Звук шагов прерывает споры, и мы быстро прячемся в канаве. Это бог-ученик, который идет один в нашу сторону. Рауль вскакивает одним прыжком:

— Отец!

Франсис Разорбак кажется гораздо меньше удивленным этой неожиданной встречей, чем его сын.

— Что ты здесь делаешь, Рауль?

— Значит, ты считал меня неспособным стать богом, отец?

Из его тоги выпадает книга. Рауль спешит ее поднять.

Франсис Разорбак объясняет, что после того, как на Земле он выпустил книгу «Смерть, эта незнакомка», здесь он продолжает свою работу над книгой «Мифология». Прибыв сюда, он записал все, что помнил, о философии и древнегреческой мифологии, описанных в его последней книге. Он надеется дополнить эту сотню страниц тем, что обнаружит на острове.

Эдмонд Уэллс заявляет, что его это очень интересует и он тоже продолжает писать более общую «Энциклопедию». Он был бы счастлив включить туда мифологические познания Франсиса Разорбака, наверняка более точные, чем его собственные.

Но Франсис делает отстраняющее движение.

— Чтобы другой пользовался плодами моих исследований? Это слишком легко! У каждого своя работа и свой путь.

— Я считаю, что знания не принадлежат никому, — говорит мой наставник. — Они принадлежат всем. Мне кажется, греческую мифологию мы знаем в основном благодаря Гесиоду. Мы ничего не изобретаем, ничего не создаем, мы лишь перебираем на свой манер знания, существовавшие до нас.

Но Франсис молчит, мало убежденный этими аргументами.

— Не вы изобрели греческую мифологию, господин Разорбак, и я не изобретал квантовой физики. Все это, по сути дела, нам не принадлежит. Мы лишь ленточки, которые связывают цветы в букет.

Лицо Франсиса Разорбака вдруг багровеет.

— Когда я был смертным, я никому не давал свою зубную щетку и никому не позволял есть из моей тарелки. Я не понимаю, почему, став богом, я должен изменить поведение. Все растворяется, рассыпается от бессмысленных смесей. Храните цветы вашего «букета», а я буду хранить мои.

— Но, папа… — пытается вмешаться Рауль.

— Молчи, сын мой, ты в этом ничего не понимаешь, — отрезает Франсис Разорбак.

— Но…

— Мой бедный Рауль. Все время хнычешь, все время жалуешься. Один в один портрет матери. Как и ты, несчастная была постоянно в моей тени, а когда меня не стало, я понял, что вы способны жить лишь по доверенности.

— Но, папа… ведь это ты нас бросил! Разорбак выпрямляется и мерит сына взглядом, под которым тот съеживается.

— Исчезнув, я заставил вас обнаружить собственные таланты. Мускул, который не работает, атрофируется. А ведь храбрость — это мускул, независимость — это мускул, амбициозность — это мускул.

Рауль пытается оправдываться:

— Отец, ты мне сказал: «Повинуйся мне, будь свободным». Это два противоречащих друг другу понятия.

— Я наблюдал за тобой сверху и очень хорошо видел, что ты продолжаешь топтаться на месте, вместо того чтобы идти вперед.

— Как ты можешь так говорить, отец? — протестует Рауль. — Я создал танатонавтику. Я обнаружил планету Красная.

— Но без удали, — продолжает отец. — Все время заставлял кого-нибудь тебя сопровождать. И кого, я тебя спрашиваю? Еще более нерешительных, еще более боязливых, чем ты сам. Один ты бы пошел дальше, быстрее, выше. Без них ты бы стал настоящим героем.

— Мертвым героем, — вздыхает Рауль. Отец пожимает плечами.

Нам нет места в этой дуэли, хотя я замечаю во взгляде моего друга вспышку, которая так беспокоила меня раньше.

— Твоя бравада, твоя жертвенность, ты доказал их… покончив с собой, — настаивает Рауль.

— Прекрасно, — заявляет отец. — Я покончил с собой, чтобы продолжать исследовать новые территории. Территории смерти. Чтобы показать вам дорогу. Всегда пытаться, всегда дразнить богов, провоцировать судьбу. Ты всегда взвешивал все «за» и «против», постоянно колебался, прежде чем решиться предпринять что-то.

И в этот момент, как будто устав от стольких споров, Франсис Разорбак неожиданно раздевается, бросив тунику, тогу и книгу на куст папоротников. Голый, он бросается в воду, не обращая внимания на холод и течение, и удаляется прекрасным кролем. Доплыв до середины, он оборачивается к нам:

— Вот видишь, сын, постоянно канителишься, постоянно ждешь других, вместо того чтобы предпринять что-то самому. В жизни нужно утремляться вперед, а потом уже разглагольствовать.

Мы собираемся последовать примеру более храброго, чем сами, когда Мэрилин нас останавливает. В воде появились странные создания. Женщины-рыбы. У них торс молодой женщины, а низ заканчивается длинным рыбьим хвостом с боковыми и спинными плавниками.

Их чешуя отливает голубым и серебряным цветом, как блестки.

— Осторожно, папа! — кричит Рауль.

Бывший профессор не слушает его. Он быстро плывет. Когда он осознает опасность, уже слишком поздно, ему не успеть достичь противоположного берега. Водяные создания схватили его за икры и утащили под воду. Рауль пытается прыгнуть в воду и помочь ему, но раввин Фредди Мейер удерживает его.

— Отпусти меня! — кричит Рауль, пытаясь вырваться.

Фредди не сможет долго удерживать его. Я понимаю, что теперь нужно действовать мне. Подняв с земли камень, я бью им по голове своего друга. Я только что нашел его не для того, чтобы опять потерять. Он с удивлением смотрит на меня одно мгновение, а потом плашмя падает на песок. В потоке его отец последний раз высовывает руку из воды, а потом исчезает окончательно.

Несомненно привлеченный нашими криками, галопом прибегает кентавр. Мы с Фредди хватаем Рауля за ноги и за плечи и прячемся в канаве. Кентавр проходит мимо, нюхает отпечатки наших ног, хлещет веткой густую растительность и наконец удаляется.

Сирены высовывают из воды красивые личики и начинают петь мелодичную песную, приглашая к себе.

— Сегодня уже ничего не удастся сделать. Пора возвращаться, — говорит Эдмонд Уэллс, хмуря брови.

Я успеваю лишь подобрать книгу «Мифология».

В начале был Хаос.

Ему ничего не предшествовало. Он появился просто так, без формы, без шума, без вспышки и был бесконечного размера. Протекли тысячи лет сна, прежде чем Хаос неожиданно произвел на свет Гею, Землю.