Ловец душ и навья невеста - Ольга Ярошинская

Пульс под его пальцами забился как бешеный, и Рихард, опомнившись, вышел из воспоминания.

Карна сидела несколько мгновений неподвижно, как статуя, зрачки расширились, затопив всю радужную оболочку, на лбу выступила испарина.

Он быстро поднялся, подошел к ней и, склонившись, похлопал по щекам, потер плечи, встряхнул.

Карна моргнула, зрачки быстро сузились в крохотные точки. А потом она замахнулась и влепила ему пощечину.

— Неплохой удар для монашки, — произнес он, потирая саднящую щеку. — Вторую щеку подставлять не буду, и не проси.

Она вскочила и ткнула ему пальцем в грудь.

— Ты не имел права этого делать!

— О, я ни о чем не жалею.

— Это мое личное дело!

— Почему это? Я должен был узнать, что тобой движет. Ты врала при приеме на работу, Карна, — упрекнул он ее. — Ловцы — люди исключительной смелости и душевной силы… Где-то я уже слышал эти слова. Но монастырь… Карна, что у тебя произошло? Ты овдовела, так?

— Тебя это не касается, — заявила она. — И ты больше не будешь влезать мне в голову!

— Это основное, что мне от тебя надо — твои воспоминания, — возразил он. — Без них ты мне вообще не сдалась. Бедная Августина… — он рассмеялся. — Ты, наверное, первая женщина, которая пришла требовать пострига в таком безапелляционном тоне. Смирение? Послушание? Нет, не слышала. Привыкла, что перед тобой бегают, угождают, исполняют все желания…

— Верно, — не стала она спорить. — И ты тоже исполнишь мои требования, если хочешь, чтобы я осталась.

— Я весь внимание, — он снова опустился на стул и, сложив руки на груди, уставился на Карну.

Она села напротив, гипнотизируя его взглядом. Так и хотелось окунуться в ее глаза снова, но он и так пробыл там слишком долго. Продолжительность надо увеличивать постепенно.

— Первое — я буду сама выбирать воспоминания, — сказала Карна.

— Ты не знаешь, что именно мне надо, — возразил Рихард.

— Ты объяснишь. Я понятливая. И в отличие от тебя — понимаю все с первого раза. Второе — ты не лезешь в мою жизнь и в мое прошлое.

— Я и так узнал достаточно, — пожал он плечами. — Высшее общество — это и Уго понял. Вдова, так? Решила поиграть в трагедию, вместо того, чтобы жить дальше, как делают тысячи других женщин. Эгоистка, инфантилка и обманщица. Из тебя получится отвратительная монашка.

— А ты… — она прищурила глаза и наклонилась над столом. — Моральный дегенерат. Но знаешь что? Ты будешь выполнять свою работу на все сто процентов, а я за этим прослежу. Пока я здесь, ты убьешь столько навок, сколько возможно. А потом пройдешь эту проверку, а я уйду в монастырь.

— То есть я еще и плохо работаю? — насмешливо уточнил он.

— Аббатиса так не считает. Но я уже успела убедиться, что она в тебе сильно ошибалась. Так что, ты согласен на мои условия?

Рихард потер подбородок — совсем как Августина в воспоминании.

— А если еще раз влезешь в мою голову без спроса, — сказала Карна ледяным тоном, — я собираю вещи и ухожу.

— А поторговаться? — спросил он. — Вдруг это будет вопрос жизни и смерти?

— Ты же лучший ловец, — язвительно напомнила она. — Выкарабкаешься.

— Ладно, — кивнул он и, протянув руку, накрыл ею ладонь Карны. — По рукам.

— И сейчас я отправлюсь с тобой, — категорично напомнила она, выдернув свою ладонь. — Посмотрю, так ли ты хорош.

— Карна, правда, тебе не стоит туда идти. Тем более, сначала мне надо зайти кое-куда… за реквизитом…

— Тем лучше. Увижу, можно ли занести это в расходы и по какой статье учета.

— Прекрасно, — усмехнулся Рихард. — Тогда иди, собирайся. Солнце давно село.

Карна поднялась и, кивнув ему свысока, вышла из кухни.

Рихард закинул руки за голову и потянулся. Во всем теле была легкость, словно он только что принял освежающий душ. Увидеть Авгутину оказалось приятно. В воспоминании Карны она выглядела неплохо, несмотря на седину. Пять лет он ее не навещал — прозвучало как упрек. Что если Августина предполагала, что он увидит это воспоминание? И те слова — о том, что монастырь — не путь для Карны, что ей нужна его помощь — предназначались ему?

Потянувшись еще раз, он встал со стула. Грязная посуда осталась в раковине, Грета помоет. Кастрюля внутри была испачкана остатками рагу, а вот крышка отличалась абсолютной чистотой. А ведь рагу готовится долго, осталась бы накипь. Рихард провел пальцем по стенке кастрюли, собирая остатки соуса, и облизал. Вкусно.

Засучив рукава, он открыл дверцу шкафчика под умывальником и вынул мусорное ведро. Овощных очистков, как он и предполагал, не обнаружилось. Зато нашелся скомканный фирменный пакет с витиеватой надписью «Золотой гусь» и изображением упитанной птицы. Рихард свернул его, бросил назад в ведро и пошел в гостиную.

Оружие он хранил на скрытой стойке за дубовой панелью: пистолет с серебряными пулями, кинжал, больше ему сегодня ничего не понадобится.

— Ты скоро? — выкрикнул он, обувшись и надев пальто. — Для монашки ты слишком долго собираешься! Уверена, что хочешь пойти? Предупреждаю, там не лучшее место для тебя.

— Твой дом — тоже не лучшее место для меня, — буркнула Карна, спускаясь по лестнице. — Однако я здесь.

Ловец заявил, что любит ходить пешком, и вскоре Карна согласилась опереться на предложенный локоть, потому что улицы Рывни не были предназначены для прогулок. Выяснилось, что Крыжовенный переулок, в котором ютился дом ловца, еще не самая дыра. Сейчас они шли вдоль деревянных домов, просевших в землю до самых окон, а под ногами чавкала густая грязь. Фонари горели через один, и единственным верным источником света была полная луна, повисшая над Рывней щербатой монетой.

— Здесь даже не замостили дорогу, — пробурчала Карна, придерживая подол длинной юбки свободной рукой.

— Удивительная привередливость для монахини, — заметил ловец.

Карна мрачно покосилась на него исподлобья. Выглядел он до отвращения довольным и хитрым — словно кот, тайком налакавшийся сметаны.

— Тебе лучше смотреть под ноги, — посоветовал он. — Если не хочешь упасть в грязь лицом в прямом смысле.

Карна, фыркнув, отвернулась. Она и так рассмотрела его профиль. Нос ловца был слегка кривоват, как будто не слишком правильно сросся после перелома, а подбородок потемнел от щетины, хотя утром Рихард брился.

— Не помню, когда мы успели перейти на «ты», — проворчала она.

— Сразу после того, как ты влепила мне пощечину, — тут же отозвался он.

Карна снова покосилась на него — обижается? Нет, сияет как медный таз.

А вот она мучилась чувством вины. Первое, чему их учили в институте благородных девиц, — это вести себя с достоинством в любой ситуации. А она разоралась, как базарная баба, стала обзываться, драться… Конечно, ее спровоцировали — сначала его друг, который вел себя хуже свиньи, потом сам ловец, когда забрался в ее личные воспоминания. Но она не должна была опускаться до их уровня.