С видом на Париж, или Попытка детектива - Нина Соротокина

Только тут я заметила еще несколько скульптур. Они не били в глаза и все странным образом напоминали вешалки. Эдакое нагромождение геометрических фигур, поставленных друг на друга как-то очень косо, неустойчиво, эквилибристика в камне.

— Странно, я эти фигуры тоже не заметила, — созналась Алиса. — В Брюгге глаз видит только подлинное, а современные выкрутасы отметает за ненадобностью.

Красноречивый взгляд Константина проорал, что он имеет большое сомнение относительно понимания нами современного искусства.

— Вот это мне нравится, — я показала на стилизованного деревянного коня с рыжей гривой.

— Это всем нравится, — согласился Константин. — Этому коню двести лет. Эрик любит игрушки и собирает их. А вещи отнесите туда, — указующий перст был направлен на задрапированный закуток, — там кладовка.

Организатором нашего быта на этот раз выступила Алиса. Обычно первой принимается за хозяйские дела Галка, но здесь она оробела, а может быть, все еще не изжила дорожное путешествие.

— Нам бы ужин приготовить…

Электрическая плита в этом доме была закамуфлирована под старинный очаг. Посуда на полках — медные, до блеска начищенные котлы — явно предназначалась не для употребления, а для интерьера. Но это нас не волновало. Предусмотрительная Алиса взяла в путешествие не только постельное белье, но и посуду.

— Марья, брось свой диктофон. Иди мыться!

Когда я после душа вступила под своды мастерской, то застала там не только накрытый стол, но явно другую атмосферу, другое состояние мира. В воздухе порхала доброжелательность. Как это Галке удается, не знаю. Сие есть тайна. Константин поменял треники на вполне цивильный костюм, даже, кажется, бороду расчесал, потому что улыбка в чаще волос была уже не ощутимой, а зримой. Он курил трубку и внимал Галкиным речам. Я поймала их только за хвостик:

— …Вы себе представить не можете, что для нас значит встретить в Брюгге русского человека! Мы думали, что Запад совершенно безопасен, а поди ж ты!

Очевидно, Галка придала происшествию на дороге трагический оттенок.

— Не берите в голову, — пробасил Константин. — Хулиганье во всем мире одинаково. А поломку вам устранят за копейки на любой заправке.

— Забудем… — примирительно сказала Алиса. — Надеюсь, подобное не повторится.

— Если Галку под паранджу спрятать, тогда я понимаю…

Последнее никто не услышал. Все стали рассаживаться. Константин вдруг рванул с места, скрылся на кухне и вынес три бутылки. Он нес их в одной руке, как букет.

— Выбирайте, сударыни, чем причащаться будете.

К нашему удивлению, в пузатой, черного стекла и затейливой формы бутылке, которая должна была содержать нектар урожая какого-нибудь 18… года, оказалась клюковка домашнего приготовления.

— Откуда?

— Прислали. Здесь у них «не забалуесся»!

— Ну… со знакомством, что ли?

И пошел фестиваль. Между тарелок с бутербродами стояли дары Константина: селедочка с лучком, малосольные огурцы и дымящаяся картошка в мундире. Клюковка шла ходко. Это никак не входило в мои планы. Я намеревалась разговорить Константина и вытащить из него факты по истории города, такие, которые нигде не прочитаешь. А девушки мои говорили о чем угодно, только не о Брюгге и Мемлинге. Вначале они ругали наше правительство, потом они его хвалили, с русской преступности легко соскользнули на преступность фламандскую, после чего на полном серьезе стали говорить о погоде: оказывается, в Брюгге всегда дождь, а в Санкт-Петербурге исключительно ведро. Опустились даже до анекдотов. Клюковку уже распробовали, дело шло к белорусской на березовом чем-то там настоянной водке. Сами собой возникли маринованные грибы.

— Откуда?

— Привезли… У них тут…

— Не забалуесся… — весело окончила фразу Галка.

Константин хохотнул, довольный. Когда Галка стала расспрашивать про известные всему миру кружева и блошиный рынок, неотъемлемую часть старого города, я решила, что пришел и мой черед. Но мои попытки толкнуть Константина на стезю прекрасного потерпели полное фиаско. Даже Алиса меня не поддержала.

— Маш, ну право, не время. Дай диктофону отдохнуть. А то он на умных разговорах зашкаливает.

Я посидела, послушала, пригубила ту, что на березовом соку, и сказала:

— Вы меня простите, господа хорошие, но у меня голова разболелась. От клюковки. С отвычки. Можно я спать пойду?

Девы мои не только не возражали, но даже, кажется, обрадовались. Меня уложили спать на втором этаже в крохотной комнатенке на широченном, на вид музейном ложе, правда, без балдахина. Внизу продолжали пировать, даже, кажется, петь начали, а я прилипла к окну. Оно выходило на канал, частично был виден аркой перекинутый мост, который упирался в крохотный двухэтажный домик под черепичной крышей. Домишечко был дряхл, уже двести лет назад он был глубоким старичком. Потом его подлатали. Наверное, целый отряд реставраторов трудился над его выщербленными стенами и сгнившими стропилами. Поросшее зеленым мхом подножье его омывали тусклые воды канала. Они набегали волной — отзвуком проехавшего катера. Волна несла темную ряску, какой-то мелкий мусор.

Вдруг как-то косо пошел мелкий дождичек и опрыскал все вокруг. Потом он усилился, стал побулькивать на поверхности канала. Домишечко тоже намок и по-стариковски пригорюнился. На втором этаже его в круглом окне за белой занавеской вспыхнул осторожный, похожий на свечу огонек. Но не исключено, что это была настольная лампа с маленькой лампочкой. Я тут же представила себе юную золотоволосую фламандку с книгой — старинным манускриптом. Господи, я стала сентиментальной. Что стар, что млад — в голову лезут одни сказки.

Тут я стала чихать — аллергия, и образ золотоволосой девы совершенно стушевался. Кровать была жесткой, засыпала я трудно. Потом, что называется, забылась. Мне снилась подмосковная деревня с огородом, с высокими зонтиками укропа, метелками моркови и синим лесом на горизонте. Было почему-то грустно — до слез.

Что-то нудновато у меня идет сюжет, прямо скажем. Я стесняюсь уверенно крикнуть: «За мной, читатель!» Кто из великих так призывал? Булгаков, кажется? Я могу только оправдываться и обещать, что потом дело пойдет живее. Но, в конце концов, это еще и путевые заметки. Ну не могла я не написать про Амстердам и тем более про Брюгге. Вы даже не представляете, как там красиво.

Я проснулась среди ночи от чудовищной изжоги, маринованные маслята явно удивили мою поджелудочную железу. Дом спал. Темнота вокруг меня была плотной и липкой, лоб — мокрым от испарины. Надо попить воды. Для этого надо спуститься на кухню. Где-то здесь торшер был с такой штучкой для включения, знать бы, с какой стороны. Я повернулась на бок и замерла от странного ощущения, что я не одна в кровати, со мной кто-то лежит.

— Галь, ты? — спросила я громко.

Ответа не было. Со сна я еще не успела испугаться, поэтому руку вбок выбросила весьма беспечно. Кто-то действительно лежал рядом, безмолвный и неподвижный. Рука моя слегка передвинулась, и пальцы поймали привычное, я поняла — нос… а под ним губы — ледяные.