Вилла Мавританка. Пьеса - Андрей Владимирович Поцелуев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эрнест приносит кофе.
Спасибо, Эрнест.
МАРИ. Так что важнее, искусство или жизнь?
УИЛЬЯМ. Конечно, жизнь важнее искусства. Но смысл жизни в ее нравственном содержании. Особенность художника состоит в том, что он отличается от других людей и видит жизнь совершенно по-другому.
МАРИ. Да, я согласна с вами, что художник не копирует жизнь. Он изображает ее согласно своему замыслу. Он мыслит кистью и красками.
УИЛЬЯМ. Как и писатель мыслит сюжетом.
МАРИ. Матисс как-то показал одной даме свое полотно, на котором была изображена обнаженная женщина. «Но женщина совсем не такая!» — воскликнула дама. На что Матисс ответил: «Мадам, это не женщина, это картина». Художник создал произведение искусства и свою задачу выполнил.
УИЛЬЯМ. Мне кажется, что на мир, в котором мы живем, можно смотреть без отвращения только потому, что есть красота, которую создает человек. Картины, музыка, книги. И больше всего красоты заключено в прекрасно прожитой жизни. Это самое высокое произведение искусства.
МАРИ. Культура должна служить жизни, но цель ее не красота, а добро.
Пауза. Пьют кофе.
МАРИ. Коллекция картин у вас просто замечательная. Клод Моне, Ренуар, Гоген, Тулуз-Лотрек, Матисс, Пикассо…
УИЛЬЯМ. Мари Лоренсен.
МАРИ (смеясь.) Я выпадаю из этого ряда великих.
УИЛЬЯМ. У меня всегда покойно на душе, когда меня окружают картины.
Я собираю картины для собственного удовольствия. Они соответствуют моим вкусам. Я никогда не покупаю картин, которые мне не нравятся. Картины — это друзья, и, если уж живешь с ними, они должны быть к тебе расположены. Коллекция должна отражать личность коллекционера. Коллекция живописи — это мои чувства.
МАРИ. Но ваши картины стоят и приличных денег.
УИЛЬЯМ (улыбаясь). Это очень хорошо, когда вкусы и рыночная стоимость картин совпадают. Через годы эти картины будут стоить состояние. Акции нефтяных компаний могут рухнуть, а картины будут всегда в цене. Без денег жить некомфортно. Без денег можно быть счастливым только в молодости, а в зрелом возрасте жить без них неудобно. Деньги дают возможность обменивать их на удовольствия. Деньги дают власть, влияние, общественный вес.
МАРИ. Да, иногда за деньги приходится писать портреты на заказ. И что здесь циничного?
УИЛЬЯМ. Писатель, как и художник, предпочитает писать то, на что имеется спрос. Это нормально. Большая часть знаменитых портретов была написана потому, что за них платили. А вы обращали внимание, что есть два типа портретистов? Для первого важнее всего, кого он рисует, а потом уже сам художник. Другие ставят на первое место себя, художника. В результате на портрете отражается не столько личность того, кого рисовали, а индивидуальность художника.
МАРИ. И к какому же типу портретистов отношусь я?
УИЛЬЯМ. Явно ко второму. Почему у вас все картины в голубоватом и сероватом тоне?
МАРИ. У каждого художника свой цвет, как и у писателя — свой стиль и своя интонация.
УИЛЬЯМ. Верно. Но у вас в картинах нет никакой идеи. Ну что это — сплошные женщины, дети, циркачи.
МАРИ (встает и начинает ходить по саду; говорит возбужденно). Вы не понимаете, у меня свой стиль. Его называют нимфизм. Это создания страны фей. В прозрачном царстве, на голубоватом и сероватом фоне, где туман, показаны не столько люди, сколько видения. Женщины абсолютно неземной грации, с астральными телами, одетые в бледные платья, смотрят на вас потусторонними глазами. Это мой мир. Я отдаю предпочтение пастельным тонам, волшебным зверям, цветам, женщинам, детям. Зачем мне рисовать мертвых рыб, лук или пивные бокалы. Женщины и дети куда привлекательнее.
УИЛЬЯМ. Вот я и говорю, что в ваших картинах нет души. Возьмите «Ночной дозор» Рембрандта. Это самое большое полотно из всех его картин. Он даже писал его не в мастерской, а в саду своего дома, потому что оно не помещалось. Восемнадцать стрелков подняты по тревоге и идут в дозор. Все в движении, как будто сейчас выйдут из картины. Рембрандт одновременно изобразил и самих людей, и устремление их душ. Сколько вы знаете знаменитых женщин-художниц? Женщины не могут хорошо рисовать, несмотря на то, что среди студентов-художников девушек довольно много. Они не имеют фундаментального характера, чтобы стать великими художниками. Они не проходят проверку рынком, а рынок всегда прав.
МАРИ. Но мои картины вы все-таки купили?
УИЛЬЯМ. Мне понравилось, что в ваших работах сочетаются мотивы рококо XVIII века и стиль персидских и монгольских миниатюр. Это необычно.
МАРИ. Но в них же нет души.
УИЛЬЯМ (улыбаясь). Ну, знаете, не каждая картина должна взывать к действию. Должны быть и картины для любования и отдыха глаз.
МАРИ. Я рисовала декорации для «Комеди Франсез» и русского балета Дягилева. Мне кажется, что моя манера живописи в целом отвечает художественным устремлениям нашего времени. У меня к вам тоже вопрос. Почему в ваших романах все женщины-героини непривлекательны?
УИЛЬЯМ. А когда вообще в романах был образ порядочной и благородной женщины?
МАРИ. Ну как же. А Шекспир?
УИЛЬЯМ. Беатриче и Розамунда — это исключения. Все прочие — дуры и жеманницы. Средняя женщина моего поколения похожа на крепостную, которая получила свободу, но не знает, как ей распорядиться. Она вроде целиком перестала принадлежать семье и дому, но еще не готова вступить в общество на равных. Время благородных женщин в литературе еще не пришло. А вот вам не кажется, Мари, что люди смотрят на картины по-разному?
МАРИ. Что вы имеете в виду?
УИЛЬЯМ. Для богатых прогулка в картинную галерею одно из развлечений, среди множества других. Пройтись по галерее для них способ приятно провести время. А бедным, несмотря на все несчастья и проблемы, картины помогают существовать и вносят в их жизнь элементы красоты.
МАРИ. Возможно. Но я никогда не провожу в музее больше часа. Дольше нельзя, восприятие притупляется. Искусством нельзя объедаться. И, вообще, мне кажется, что большинство людей интересуются авторами, а не их творениями, больше художниками, чем их картинами.
УИЛЬЯМ. Знакомство с крупнейшими картинами великих художников — составная часть образования культурного человека. И, если в разговоре не вставишь словечко о Леонардо да Винчи, Рафаэле или Тициане, оказываешься в довольно глупом положении.
МАРИ. Удивительный старый хрыч этот Тициан. Прожил восемьдесят восемь лет, да и то понадобилась чума, чтобы его убить. Я сейчас вспомнила рассказ о студенте, который увидел «Одалиску» Энгра и потерял