Ноздря в ноздрю - Феликс Фрэнсис

Карл позвонил во второй половине дня.

— Слава богу, ты дома.

— Приехал еще вчера.

— Извини, мне следовало позвонить раньше.

— Все нормально. Я ведь тоже тебе не звонил. — И я знал почему. Отсутствие новостей лучше тех, которых боишься.

— Что с тобой случилось?

— Ударился коленом. Меня отвезли в больницу Бедфорда, а потом на такси домой. А ты?

— Цел и невредим. Помогал людям спускаться вниз в дальнем конце трибуны. Полицейские записали мою фамилию и адрес, а потом отправили домой.

— Ты видел Луизу или Роберта? — Я затаил дыхание, страшась ответа.

— Никого не видел, но Роберт позвонил мне утром. С ним все в порядке, если не считать, что он потрясен случившимся. Он спрашивал, не знаю ли я, как там Луиза.

— Разве при взрыве Роберт не был в ложе?

— Он говорит, что бомба точно взорвалась в ложе 1, а он в этот момент находился в ложе 2 за сдвинутой перегородкой, которая его и спасла. Но, похоже, слух он потерял. Мне пришлось кричать в трубку.

Я знал, каково это.

— А что с Луизой?

— Понятия не имею, — ответил Карл. — Я пытался звонить по номеру горячей линии, который дали в полиции, но он постоянно занят.

— О других новости есть?

— Только те, что в телевизоре. А ты ничего не слышал?

— Ничего. Я видел американку, которая организовывала ленч, Мэри-Лу Фордэм, сразу после взрыва. До сих пор вижу. Ей оторвало обе ноги.

— Господи.

— Я чувствовал себя таким беспомощным.

— Она жива?

— Была жива, но я не знаю, удалось ли ее вынести и спасти. Она потеряла слишком много крови. Меня увел пожарник, который велел мне спуститься вниз.

Последовала пауза, мы оба вспоминали последствия взрыва.

— Я об этом еще не думал, — продолжил я, — но кухня наверняка по-прежнему опечатана. Завтра начнем с этим разбираться. Сегодня у меня для этого нет сил.

— Да, у меня тоже. Ночью почти не спал. Позвони мне завтра.

— Хорошо, — ответил я. — Позвони вечером, если что услышишь.

— Обязательно. — И попрощался.

Остаток дня я провел в кресле. На кофейный столик положил подушку, на нее — левую ногу. Не смог переключить телевизор на неновостные каналы, вот и смотрел одно и то же, устаревшие новости, повторяемые вновь и вновь. Версия с арабским принцем, как мне показалось, приобретала все большую популярность, возможно, потому, что никаких других не было, а эфирное время требовалось чем-то заполнить. Эксперты по Ближнему Востоку сменяли друг друга, чтобы до бесконечности комментировать умозрительную версию, не подтвержденную ни единым фактом или вещественным доказательством. У меня возникло ощущение, что телевизионные компании просто позволяют некоторым из этих так называемых «экспертов» популяризировать свои экстремистские взгляды, никак не способствуя улучшению обстановки в тех странах, которые они покинули, перебравшись в Англию. Насильственная смерть и уничтожение для многих из них являлись обычным делом, и кое-кто даже оправдывал случившееся, говоря, что для мятежных сил его страны принц мог быть обоснованной целью, а тот факт, что пострадали невинные люди, следовало списать на неудачное для них стечение обстоятельств: вы понимаете, жертвы войны и все такое. Подобные комментарии злили меня, но я не мог заставить себя выключить телевизор из опасения пропустить что-то новое и важное.

В какой-то момент, около пяти вечера, я заснул.

Опять проснулся словно от толчка, с гулко бьющимся сердцем и покрытым холодным потом лицом, после еще одной встречи с больничной каталкой, коридором без окон, безногой Мэри-Лу, кровью.

Господи, взмолился я, только бы ночью обойтись без этого.

Но куда там.

Мэри-Лу не выжила.

В утреннем номере «Таймс», который, как всегда, положили у двери моего коттеджа в семь утра, Мэри-Лу Фордэм значилась среди шести идентифицированных жертв взрыва. Остальных еще не опознали и, соответственно, не поставили в известность их родственников. По сведениям полиции, при взрыве погибло пятнадцать человек, но они не считали этот список окончательным, потому что некоторых могло разорвать на мелкие кусочки.

Меня поразило, что из находившихся в ложах людей кто-то мог выжить, но, судя по всему, таких набралось чуть ли не половина, хотя многие получили тяжелые ранения и пребывали в критическом состоянии. Так что число погибших могло возрасти.

Что до меня, то колено определенно шло на поправку. В воскресенье вечером я даже смог подняться по лестнице на второй этаж. Однако выспаться не удалось и на кровати. Меня опять куда-то везли на каталке. Я уже начал бояться, что сон этот и дальше будет возвращаться ко мне против моего желания. Оставалось только надеяться, что теперь, после документального подтверждения смерти Мэри-Лу, что-то изменится, информация эта проникнет в те глубины подсознания, где зарождаются сны.

Одетый в халат, я сидел на диване и прочитывал все статьи от первого до последнего слова. Они занимали шесть страниц, но чего-либо конкретного в них содержалось крайне мало. Очевидно, полиция не желала делиться с журналистами фактами, не разобравшись, что к чему. Источники, близкие к полиции, цитировались без указания имен. Верный признак того, что журналист делился непроверенными версиями.

Я сварил себе кофе и включил утренний информационный выпуск Би-би-си. За ночь полиция установила имена и фамилии еще нескольких погибших, и с минуты на минуту ожидалась пресс-конференция. Нас заверили, что ее покажут полностью, а пока предложили посмотреть «Новости спорта».

Мне показалось, что это неприлично — втискивать результаты спортивных состязаний уик-энда между сообщениями о десятках убитых и изувеченных на ипподроме Ньюмаркета. В 1844 году Карл Маркс сказал, что религия — опиум для народа, но теперь место религии занял спорт вообще и футбол в частности. Вот я и ждал, слушая, как «Сити» победил «Юнайтед», а «Ровере» разбил «Альбион», в ожидании возвращения к более важным темам. Судя по всему, каждый из воскресных матчей предваряла минута молчания. Меня это не удивило. Минуту молчания могли объявить перед футбольным матчем и по поводу кончины любимой собаки президента клуба. Так что причин постоять в центре поля со склоненной головой у футболистов хватало.

Волновали людей незнакомые им жертвы? Полагаю, волновало другое: никого из родственников и друзей не разорвало. Это трудно — испытывать какие-то чувства к тем, кого никогда не встречал, кого знать не знал. Ярость — да, к учинившим такое зверство. Но забота, сочувствие? Его, наверное, хватало только на минуту молчания перед последующими девяноста минутами криков и пения.

Мои размышления прервало начало пресс-конференции и появление на экране главного констебля[9]Суффолка. Он сидел в парадной форме, на фоне синей доски с большой звездой и гербовым щитом графства Суффолк.