Черная сирень - Елизарова Полина

– Когда у мужчины нет денег, мне хочется в него высморкаться! – нарочито громко, хлопая фальшивыми ресницами, подытожила одна из подруг рассказ другой, состоявший в основном из слов-паразитов и незавершенных предложений. Девушки покрутили головами: все поняли?

И Самоваровой вспомнились прачки из сна, молодые и глупые, выставлявшие, словно в витрине мясника, свои голые груди.

Самоварова доела торт, но когда проходившая мимо официантка попыталась забрать тарелку, вцепилась в нее, потянула к себе и принялась лепить на вилочку оставшиеся на тарелке крошки.

– Может, еще кусочек? – улыбнулся Валерий Павлович.

Он стал казаться ей даже очень симпатичным, осталось только заменить металлическую музыку, дребезжавшую в кафе, на какой-нибудь из вальсов Штрауса и постараться не думать о том, что он мозгоправ.

– Да нет… Не столько денег жалко, сколько фигуру!

За другой столик присели две женщины среднего возраста, в неброской, хорошего качества одежде.

– Я не понимаю, Вера… Как же так… Разве может так быть? Я вчера искала в интернете информацию про житие одной святой… Какая, получается, превосходная история! Говорят, она, через иконы с ее изображением, помогает абсолютно всем, даже некрещеным и иноверцам!

– Ой, я слышала про это! – перебила подруга. – И что же?

– Так вот, информацию-то я нашла… И сайт был такой, вроде православный, и значит, читаю я о чудесах святой и каждую минуту на крестики нажимаю, чтобы избавиться от назойливой рекламы! Читаю, как она, слепая, скиталась, а мне – то туфли пошлые леопардовые, то крем для укрепления оргазма предлагают купить! Ничего святого!

– Да, ужас! – согласилась подруга. – А Борька что?

– При чем тут Борька? Я тебе о чуде, а ты – Борька!

– Да нет, я вообще… Ну как он? – не сдавалась другая, не обращая внимания на то, что вопрос о Борьке не понравился подруге.

– Вера! Побойся Бога! Ты даже меня не слышишь! Плевать мне на него, хоть бы он завтра сдох!

– Да что ты несешь, Лиля?! Так-то зачем?

– Девушка, – схватила Лиля за фартук проходившую мимо официантку. – Не надо мне штрудель, аппетит что-то пропал! – бросила она, зло поглядывая на подругу.

– Ты бы к эндокринологу сходила… Нельзя так реагировать, я всего-то спросила, как твои дела с Борей!

– Какие дела?! – Лиля заерзала на стуле с таким остервенением, что стул испуганно заскрипел. – Какие с ним могут быть дела?

– Ну как же, погоди… Ты сама с неделю назад вся цвела: «Ох, Боря, ах, Боря!» Тонкий, необыкновенный и тому подобное!

Вера, похоже, прекрасно понимала: все, что бы она сейчас ни сказала, неизбежно приведет к ссоре, но теперь уже она и не думала отступать.

– Ну что я, по-твоему, придумываю?!

– Слушай, я вот что тебе скажу: братец твой – просто обгадившийся в углу мальчик! Ему лечиться! От импотенции души и тела!

– Ах! Вот оно что… Значит, я так понимаю, все случилось? – усмехнулась Вера. Лиля покрылась пунцовыми пятнами. – Смешно… Лиль, может, тебе вместо того, чтобы про бытие святых по ночам читать, в самом деле туфли из леопарда купить и крем для оргазма?

– Дура! Какая же ты дура, Вера! – из обычной серой мышки Лиля уже успела превратиться в злую крыску. Она резко встала и бросила на стол пятисотрублевую бумажку. – Хорошего тебе дня! Сначала вырастят ни на что не пригодных, кроме культивации собственных страданий, инфантилов, а потом еще и издеваются!

– Лиля, я его не растила, он старше меня на три года, ты забыла?

– Тем более. Пусть и дальше живет с мамой. И советую тебе, дорогая, с приличными женщинами его больше не знакомить!

Сцена привлекла внимание не одной Самоваровой, Валерий Павлович сидел напротив и наблюдал за женщинами с таким сосредоточенным видом, будто размышлял, какой диагноз им поставить.

– А я тоже много лет жил с мамой, – неожиданно признался он, когда раскрасневшаяся Лиля уже выбегала из кафе.

После имени-отчества, места работы и наличия взрослого сына, это было четвертым пунктом, который узнала о своем нелепом ухажере Самоварова, прекрасно отдававшая себе отчет в том, что больше они вряд ли увидятся. Она бросила взгляд на наручные часы: минут десять посидеть придется, уйти сразу после еды было бы верхом неприличия.

– А с женой?

– Нет жены.

Самоварова подумала и решила не задавать следующий вопрос – ну какое ей, в конце концов, до этого дело?

– А я с дочерью живу.

– Все правильно. Человек не должен жить один.

– Да нет. Человек не может жить один. Или питать ему кого-то надо, или самому питаться.

– Что, так все плохо, думаете?

– Ну почему плохо? Это законы. А уже как к ним относиться – исключительно дело выбора каждого.

И тут внутри Варвары Сергеевны торопливо, как вор с мешком, пробежало ощущение, которое она поймала вчера рядом с полковником, когда он держал ее руку.

Питаться полковником она не смогла, слишком любила. Так беззаветно, как, должно быть, те, кто верует, любят своего Бога, непонятного и недоступного.

В то время, пока Никитин составлял существенную часть ее жизни, она даже не пыталась анализировать, почему безо всякой борьбы отдавала его другим.

А после, годами глядя в ночную темноту, все-таки поняла почему.

Она всегда горела. Горела рядом с ним, горела в ожидании его, горела вместо него.

А он был тем, кто подбрасывал дрова в ее костер, лизавший и его лицо и руки, но не разжигавший в нем пожар.

А та догадывалась и допускала. Не только ее – были же и другие, звонкие и случайные, как стихи. Но та терпеливо ждала, отжимала и полоскала белье, даже не пытаясь найти какой-то особый смысл – просто заполняла все свободное пространство своими хлопотами, просьбами и доступностью теплого тела.

– Ну что вы замолчали? Сказали, в общем-то, банальность и оборвали тему.

– Сколько ни повторяй банальность, от нее не убудет, да и смысла она не потеряет.

– Возможно.

Хм… А что-то в нем все-таки было, в этом Валерии Павловиче…

Простой славянский тип внешности, за годы работы с людьми она таких множество встречала – и тут же забывала, но у этого будто звездочка невидимая на лбу нарисована…

Следующий его вопрос был столь неожиданным по отношению к внешнему и столь точным по отношению к внутреннему ее состоянию, что заставил Варвару Сергеевну растеряться.

– Скажите, а сильно вы его любили?

– Гм… А вы ее? – попыталась она отразить удар.

– Думал, что любил… А оказалось – только питался.

Любопытство все-таки взяло верх: