Дойти и рассказать - Сергей Владимирович Анисимов

Сквозь пульсирующий шум в ушах, Николай расслышал оборвавший избиение повелительный голос, и бившие его бандиты, выпрямившись, чуть расступились. Смотреть по сторонам не было никакого желания, но чувствовалось, что вокруг него стоят не то четыре человека, не то пять. Ближайший, шаркнув по земле сапогом, нагнулся и больно ухватил его за ухо. Приподнимать Николая он, однако, не собирался, наклонившись к нему сам.

– Ну что, доигрался, герой?..

Голос Усама вызвал ноющую боль в глазных яблоках. Не сдержавшись, Николай застонал, пытаясь утихомирить пляшущие в темноте молнии.

– Доигра-ался… – с удовлетворением в голосе повторил Усам, и отпустив ухо, поднялся с корточек.

– Кто ещё хочет?

Он обращался явно к остальным, и ответом ему были только всхлипывания Ирочки. Молчали даже местные женщины – видимо, удовлетворённые зрелищем избиения. Ох… Не до конца поначалу дошедшие удары теперь вспыхивали под кожей один за другим. Бёдра и бока превратились в один сплошной пожар, рёбра ныли, как будто их перетягивали пульсирующими ремнями, и шея горела тоже, всё заметнее наливаясь опухолью. Николай попытался перекатиться на бок, надеясь, что станет чуть полегче, но это только проявило полученные удары в поясницу, и сделалось ещё хуже.

– Вставай, ублюдок русский. Скорой помощи не будет.

Сзади снова непонятно заговорили, и замолчали только когда он, кряхтя, поднялся. Потом заговорили снова, обмениваясь короткими взглядами. Автоматы мусульмане держали уже свободней – видимо, вид Николая к этому располагал. Сбоку подскочили Алекс и Шалва, и моджахеды даже чуть подвинулись, давая им дорогу. Ребята ухватили Николая под руки, и он выпучил глаза от боли, когда движение резануло по рёбрам. Странно, но на его гримасу никто не засмеялся.

Их всех отвели в недостроенный дом, окружённый забором. У тяжёлых ворот подошедшую толпу встретил худой прыщавый парень лет семнадцати – тоже с «Калашниковым» на плече, держащий за ошейник огромную серо-белую кавказскую овчарку.

– Андарбек… – обратился к нему Усам, а дальше Николай снова ничего не смог разобрать, просто набор клокочущих звуков безо всякого видимого смысла.

Парень, так же удерживая сунувшуюся было поближе овчарку, мелко хихикнул, и поправил съезжающий с плеча ремень автомата. Отнять его у такого бойца было бы делом трёх секунд – если бы рядом не было других моджахедов, и если бы их не разглядывала с мрачным равнодушием страшная лохматая зверюга размером с хорошего сенбернара. И если бы держали ноги… Ребятам приходилось почти тащить его на себе, потому что при каждом шаге боль выстреливала по костям вверх, на миг заливая окружающий мир темнотой. Алекс испуганно заглядывал в лицо, и Николай мог только пару раз моргнуть: пока мол, держусь.

Под откинутой квадратной железной крышкой оказался подвал, туда пришлось спускаться по короткой вертикальной лесенке, и тут уж, хочешь – не хочешь, надо было двигаться самому. Спуск по пяти перекладинам занял у него, наверное, с минуту, но на последней руки всё-таки соскользнули и Николай повалился вниз. Спустившиеся раньше мягко поймали его и оттащили в сторону, пока спускались оставшиеся. Уже когда все спустились, наверху продолжали о чём-то спорить, и только через минуту в проёме люка появилась чья-то голова и грубый голос произнёс: «Четыре человека за вещами, остальные здесь».

В подвале было темно, и спустившиеся некоторое время переглядывались, решая про себя: правда ли, за вещами, или для чего-то другого – и стоит ли в таком случае соваться самому?

– Ну? – поторопили сверху, и несколько человек, сгрудившись у лестницы, начали поодиночке подниматься наверх. Николай в полумраке заметил, что Алекс, обернувшись на него, пошёл вперёд первым, а уже за ним двинулись остальные.

Люк захлопнулся и стало совсем темно. Рядом слышались шуршание и шёпот, ребята расползались по подвалу, ощупывая стены. Темнота была хорошая, в ней не так болели глаза, но постепенно возле узких вытянутых продухов под потолком начал проявляться свет, и стало можно различить перемещающиеся силуэты.

– Коля-ян… Коля-ян… Ты как?

Шалва на корточках склонился над лицом.

– Бу-у… Живой…

Говорить было тоже больно, но не от того, что кровянила забахромившаяся изнутри прикушенная щека, а от того, что каждое слово вызывало в голове буквально колокольный перезвон. Бумм… Бумм…

Шалва торопливыми движениями стянул с себя строевку и, скатав её в плотный ком, подсунул Николаю под затылок, осторожно приподняв его голову ладонью.

– Как он? – спросил ещё кто-то, оказавшийся рядом и тоже присевший.

Затем за их с Шалвой спинами сгустились тени ещё нескольких человек.

– Ну чего? – задал один из подошедших глупый вопрос, и Шалва невнятно огрызнулся, ощупывая зачем-то Николаевы ноги. Куда он лезет, стоматолог, зачем?

Прикосновения были болезненными, но почему-то приятными. Звуки в голове сменили тон, став более высокими, колокола постепенно начали переходить на высокое «ре». Мысли были невнятными, но происходящее Николай чувствовал и осознавал, хотя и через пелену оглушения. Вряд ли это сотрясение мозга – скорее, просто общая реакция. Его ещё никогда так не били.

– Не… не… – попытался сказать он, и кто-то из ребят, пытаясь услышать, громко спросил: «Что?».

Шалва приподнял ему голову, и Николай сумел выдохнуть: «Не получилось… Совсем». Его голову снова мягко опустили, и сзади, за спинами глухо протянули: «Да…»

– Не думай, – быстро сказал Шалва. – Не думай даже. Ты не виноват ни в чём. Ты хотя бы попытался.

– Попытался, и что теперь?

Грузин обернулся на сказавшего, но ничем не ответил. Зато ответил кто-то другой.

– Заткнись…

Николай прикрыл веки. Как хорошо, что не надо ничего говорить! Можно просто лежать, чуть отвернувшись, и чувствовать, как ползают под кожей кровяные мурашки наливающихся гематом. Не надо никому смотреть в глаза. Голос Усама «Доигрался, герой?» вновь и вновь повторялся окружающей темнотой. Сказавший «И что теперь?» имел точно такой же голос, и когда он замолчал на чьё-то ответное «Заткнись!», темнота продолжила за него тем же брезгливым тоном: «Выпендрился, спортсмен…». Как больно…

Лёгкие руки дотронулись до голеней и стянули с пяток весящие по тонне кроссовки. Ирочка. Как теперь хорошо. И как всё на самом деле плохо. Что так по-глупому и по-страшному попались они, это одно. И что так же попалась молодая, чистая, и фигуристая девчонка – это совсем другое. Не хотелось даже думать о том, что с ней будет. И о том, что всякие попытки как-то это предотвратить обречены на одно и то же: на то, что случилось с Русланом – или, в крайнем случае, на то, что случилось с ним.

Думать не хотелось. Хотелось выть. Ему ещё повезло. Убить могли запросто, в назидание остальным. Просто против каких-нибудь правил было