Ловец бабочек. Мотыльки - Карина Демина

— Куда?

— Туда, — пан Белялинский махнул рукой. — Смотрите, пан воевода… женщины, они все такие… сперва сладкие и ласковые, что зефир твой…

Он огляделся, но зефира в обозримой близости не отыскал и потому наполнил рюмку вновь. Поднес крепкою рукой к носу, скривился.

Выдохнул.

Да и опрокинул, осушивши одним глотком. Закусывать на сей раз не стал, так занюхал собственным рукавом и содрогнулся всем телом.

— Ох… хороша… о чем я? А… зефир. Вы зефир любите? А вот Ганна любит. В шоколаде чтоб… и три злотня за коробку. А коробка-то махонькая. Спрашивается, за что платить? Три злотня! — пан Белялинский поднял палец. — Три!

— Мы поняли, — ответила Катарина, поморщившись. Пьяных не любила?

— Вот… я ей сказал, чего платить, когда на рынке такой же за два сребня можно взять. А она нос воротит, мол, на рынок только бедные ходят. И зефир там прогорклый… я ж сам пробовал. Найсвежайший. И знаете, — он огляделся, будто опасаясь, что драгоценная супружница изволит пребывать рядом, поманил Себастьяна пальцем. Пришлось наклоняться. — В последние-то годы у меня дела не ахти шли… совсем не шли… и я коробочку-то в кондитерской прикупил, а зефир на рынку брал. Экономно выходило. А она… не заметила она… только нахваливала, мол, хорош…

Пан Белялинский пьяненько захихикал.

— Только вы ей не говорите, ладно?

— Не скажу, — пообещал Себастьян, испытывая странную неловкость. Человек этот, волей ли или неволей замешанный в делах престранных, был все ж соотечественником, а потому видом своим нынешним, состоянием, позорил не только себя самого, но и целое королевство.

— Вот и ладно… а гробы? Что гробы… документы у меня имеются. В номере. Изучать станете?

— Станем, — ответила за Себастьяна Катарина, но пан Белялинский ей пальцем погрозил и сказал:

— Ша, девка… нос у тебя короток, чтоб в мои бумаги лезть… я свои права знаю…

— Хотите проблем?

— Смотря у кого они возникнут, — пан Белялинский подбоченился. — Она пусть остается… не люблю, когда наглые бабы в мою жизнь лезут. А вы, пан воевода, сходите… почитайте… авось и вычитаете чего…

И ключ кинул.

Себастьян ключ поймал, а заодно явственно осознал, что ничего-то в номере он не найдет. Однако же поднялся. И дверь открыл. И хмыкнул, убеждаясь, что этот конкретный номер был куда похуже того, в котором остановился сам Себастьян.

Победней.

Потесней.

И темный какой-то, неуютный…

Бумаги отыскались на столе и, как следовало ожидать, были в полном порядке. Из них следовало, что накануне пан Белялинский пересек границу, сопровождая груз в два десятка гробов деревянных с суконной обивкой цвета «экрю», полусотни венков похоронных и еще всякой прочей мелочи, подробный перечень которой составлял полтора листа.

Накладные.

Разрешение на реализацию.

Договор. И подпись некоего гражданина Шумского, груз принявшего. Акт сдачи и приемки. Чек, небрежно сложенный пополам… а гробы познаньские в Хольме изрядно стоили. Но… не то.

Не так.

Неужели ошибка вышла?

Себастьян прислушался к себе. В комнате воняло. Он даже не сразу понял, откуда исходил этот омерзительный запах, чем-то напоминающий смрад тухлых яиц. Сперва едва ощутимый, он, стоило обратить внимание, сделался вдруг резким, почти нестерпимым. Себастьян заткнул нос и повернулся.

Прошелся по комнатушке.

Остановился у разобранной постели… а ведь от нее воняет. Он и наклонился, осторожно вдохнул и едва не потерял сознание, до того резким сделался запах. Себастьян отпрянул.

Чихнул.

И спешно распахнул окно, но… запах не исчез и не стал слабей. И стоило признать, что происходит он вовсе не от причин естественных.

Себастьян сделал вдох и заставил себя вернуться к кровати.

Воняло.

Резко.

Едко.

И явно… и слева больше, чем справа.

Ему удалось определить место, но… что за обряд здесь проводили? Ведьмака вызвать? Откуда в Хольме ведьмаку взяться. Кого из местных? Но… можно ли верить местным?

Нет.

Если все так, как Себастьян предполагает, пана Белялинского стоит оставить в покое… временно… а то ж ты ему слово, а он и надумает себе недоброго. Сбежит, паскуда этакая, на просторах Хольма растворившись. Попробуй-ка его тогда вылови.

Тут уж лучше денек погодить, а уж на родине с визитом, так сказать, и явиться.

Он вышел из нумера…

…и все-таки теперь его не отпускало ощущение, что, отступив, он совершил серьезнейшую ошибку.

Только очень ленивая женщина выходит замуж один раз.

…запись в дневнике панны Кульбачей, сделанная аккурат после четвертого ее замужества.

Катарину ждали в парадной.

Ждали, судя по всему, давно, потому что стоило ей толкнуть тяжелую дверь, и в лицо пахнуло перегаром. Запах его, застоявшийся, тяжелый, был столь отвратителен, что Катарина сделала шаг назад. Это, собственно говоря, ее и спасло.

Громыхнуло.

Оглушило.

И ослепило вспышкой. И все это как-то сразу… она отшатнулась. Щеку обожгло жаром, и Катарина, прежде чем понять, что, собственно говоря, происходит, выбросила руку. Пальцы сами перекрестились, оживляя встроенный в перстень амулет. Песчаный вихрь вырвался из руки, эту руку выворачивая, болезненно, почти до перелома. И Катарина стиснула зубы, сдерживая стон.

Кто-то закричал.

И снова громыхнуло. А вихрь, разворачиваясь, полоснул шершавыми крыльями по лицу, заставляя опомниться.

Отступить. Упасть.

Перекатиться.

И плевать, что новые чулки, а с ними и юбка — отличнейшая, между прочим юбка, к которой Катарина успела душевно привязаться — испорчены. Холод опалил колени. И подтаявший за день снег забился в сапоги.

…крик перешел в визг. А визг был заглушен шелестом. Песчаный змей, воплотившись на мгновенье, выглянул из темноты. Он, огромный, с трудом помещался в тесноте парадной, и золотые кольца его заполнили и саму парадную, и узкий лестничный пролет, и площадку.

…только бы никто не выглянул…

…в золоте колец, таком ярком, что иного освещения не требовалось, тонули люди. Двое?

Нет, трое.

Третий уже почти исчез в раззявленной пасти змея, чьи черные глаза смотрели на Катарину. С насмешкой? С жалостью?

…хочеш-сь… хочеш-сь я дам тебе попробовать? — этот голос прошелестел в голове. — Коне-с-ш-но хочеш-с-с…