Экипаж «Меконга» - Исай Лукодьянов

И, развалившись на сиденье, Вова размечтался о неслыханном аттракционе. Вот он приезжает в небольшой городок. По заборам — афиши. На афишах — он, Вова, в красном… нет, в зеленом халате. На голове — чалма, горло проткнуто ножом. Надпись: «Знаменитый факир…» Фамилию потом придумаем. Вечером клуб битком набит. Он, Вова, выходит на сцену в зеленом… нет, в черном халате…

Надо у соседа акваланг взять и понырять как следует в том месте. Ила там нет, чистый песок. Поищем!

Вова сбил кепку на затылок и подмигнул своему отражению в стекле.

…И перестанем размазывать белую кашу по чистому столу.

И. Бабель, «Одесские рассказы»

Теперь, читатель, заглянем в одну из лабораторий Института биологии.

Это большая, светлая комната, заставленная стендами и термостатами. На белых столах — электроизмерительная аппаратура, микроскопы, колбы и батареи пробирок с цветными жидкостями. И повсюду — белые кубики парафиновых блоков с залитыми в них препаратами для гистологических исследований.

Опрятин открыл дверь лаборатории и сразу увидел Бенедиктова. Грузный, взлохмаченный, биофизик стоял возле стенда, окруженного толстой медной спиралью, и расстегивал ремешки, на которых висела подопытная собачка — белая, в рыжих пятнах. Выйдя из стенда, она отряхнулась и неприязненно обнюхала ноги экспериментатора.

Опрятин подошел, поздоровался.

— Что вам угодно? — сухо спросил Бенедиктов.

— Я к вам по делу. Нужна небольшая консультация по поводу рыбного хозяйства.

— Обратитесь к кому-нибудь другому. — Бенедиктов отвернулся.

— Я сожалею о нашей ссоре на теплоходе, — негромко сказал Опрятин. — Я готов взять свои слова обратно, товарищ Бенедиктов.

Биофизик помолчал. Затем он мотнул головой на стеклянную загородку в глубине лаборатории, бросил отрывистое: «Прошу».

Они сели друг против друга у стола, заваленного бумагами и кубиками парафиновых блоков.

— Видите ли, — начал Опрятин, — мы работаем над проблемой поднятия уровня Каспия. Намечаются широкие опыты. В море появится ионизированная вода. Так вот: как отразится это на самочувствии рыбы?

Бенедиктов откашлялся и ничего не ответил.

— Разумеется, наш институт официально свяжется с вашим, — продолжал Опрятин, не спуская взгляда с лица Бенедиктова, — но я хотел бы, так сказать, предварительно…

— Каковы показатели ионизации? — спросил Бенедиктов, придвигая к себе спиртовку, на которой стояла никелированная ванночка.

Завязался скучноватый разговор. Бенедиктов отвечал нехотя, односложно. Он кашлял, ерзал на стуле, глаза у него были красные, неспокойные.

Вдруг Бенедиктов встал и, пробормотав извинение, вышел из кабинета. Опрятин рассеянно оглядел стол, потрогал парафиновые кубики. Внимание его привлекла пустая стеклянная ампула с отломанным кончиком. Он прочел синюю латинскую надпись, и его тонкие губы слегка покривились в усмешке.

Вернулся Бенедиктов. Его будто подменили: теперь он выглядел свежим, бодрым, глаза его блестели.

— Продолжайте, — бросил он, подходя к столу. — Я вас слушаю.

— Послушайте, — тихо сказал Опрятин, — вы пробовали намагничивать этот нож?

Бенедиктов так и замер на месте. Бледно-голубые глаза гостя в упор, не мигая, смотрели на него. Биофизику стало не по себе.

— А вам какое дело? — пробормотал он.

Несколько мгновений длился молчаливый поединок, потом Бенедиктов не выдержал, отвел взгляд.

— Сядьте, — сказал Опрятин. — Я спрашиваю не из пустого любопытства. Я много думал о вашем ноже и кое о чем догадываюсь. Так намагничивается нож или нет?

— Ну, допустим, намагничивается. Дальше что?

— Это очень важно, Анатолий Петрович. Не смотрите, пожалуйста, на меня волком. Я хочу помочь вам.

— Вы мне не нужны.

Опрятин пропустил это мимо ушей.

— Электрическое сопротивление ножа вы измеряли? — спросил он. — В качестве сердечника электромагнита испытывали?

Нет, этого Бенедиктов не делал.

— На вольтову дугу пробовали?

Бенедиктов задумчиво покачал головой.

— С химическими веществами нож вступает в реакцию?

Он сыпал вопросы, Бенедиктов нехотя отвечал. Конечно, он не делал и половины тех опытов, о которых спрашивал незваный контролер.

— Так, так… — Опрятин погладил себя по жидким волосам. — Должен сказать вам, милейший Анатолий Петрович, что вы пошли по неправильному пути. — Он взглянул на столик, на котором стоял микротом — прибор с тяжелым и острым, как бритва, ножом для тончайших срезов препаратов. — И техническая оснастка у вас неподходящая. Или дома занимаетесь? На живой материи?

— Это мое дело, — проворчал Бенедиктов, — каким путем идти…

— Разумеется. — Опрятин побарабанил пальцами по столу. — Вы биолог, я физик. Не кажется ли вам, что вместе мы быстрее придем к цели?

Бенедиктов молчал.

— Я не посягаю на ваши лавры. Я пришел к вам как помощник. Меня интересует только научный результат. — Опрятин испытующе смотрел на Бенедиктова. — Итак?

Биофизик отвернулся к окну.

— Черт бы вас побрал! — сказал он глухо.

Шлифованный обломок янтаря,

В моей руке он потеплел и ожил,

И в нем плывет холодная заря

Тех дней, когда Земля была моложе.

А.Лебедев, «Янтарь»

Ранним воскресным утром Николай Потапкин, помахивая чемоданчиком, сбежал по лестнице во двор. Рукава его белой рубашки были высоко закатаны, ворот распахнут во всю ширь, обнажая коричневую грудь. Николай поглядел на безоблачное небо, покачал головой. Его окружили мальчишки, играющие во дворе.

— Дядя Коля, вы на гонки? — спросил вихрастый подросток лет двенадцати.

— Ага.

— А ветра совсем нет.

— Сводка обещала слабый до умеренного, — сказал чернявый, смуглый мальчик.

— Жди! Про погоду всегда ошибаются, — возразил вихрастый. — Дядя Коля, мы выучили все, что вы объясняли. Курсы и повороты. Проверьте!

— Некогда, ребята.

— Проверьте, дядя Коля! — закричали мальчишки.

Николай посмотрел на часы.

— Ладно, — сдался он. — Только не галдите, соседей перебудите. Алька, сделай ветер.

Вихрастый Алька побежал в дальний угол двора и мелом провел на асфальте большую стрелу. Это был «ветер», вернее — направление ветра.