Волшебная книга судьбы - Валери Тонг Куонг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Взгляд его смягчился. Он протянул мне свою куртку.
– Ты замерзла. Возьми.
– А ты?
– Я иду на работу, так что она мне пока не понадобится.
Я набросила куртку на плечи и сразу почувствовала себя лучше.
Он открыл рюкзак, переоделся. Я смотрела на него как зачарованная: эльф, надевающий синий передник.
– Я вернусь через два часа, ты будешь здесь? Дурацкий вопрос: ты будешь здесь. До моего возвращения пораскинь мозгами, что тебе нужно. Составим список.
Я смотрела ему вслед.
Пораскинуть мозгами.
Что мне нужно? Как я буду жить дальше? Чем займу ближайшие дни? От всех этих вопросов голова шла кругом. Чтобы ответить на них, надо было ясно представлять себе мое будущее. А я даже не знала, есть ли оно у меня. Ведь это всего лишь отсрочка. Есть ли смысл заморачиваться, что будет дальше? Почему я чувствую себя такой бессильной, не способной принять малейшее решение?
– Вперед, Мина! – нараспев подбадривала меня Алиса, когда я часами сетовала на судьбу. – Остановиться значит отступить. Двигайся, не стой на месте, решайся, вперед!
Я увязла в Алисе – а может быть, наоборот?
Пора перевернуть страницу. Но как перевернуть страницу, где написано лучшее из того, что со мной случилось?
– Ну что? Ты подумала?
Я вздрогнула. Без-Слез был уже здесь.
– Невероятно, – продолжал он. – Ты в точности на том же месте и в той же позе, что два часа назад. В тебе, наверно, гены йога.
– Я не заметила, как прошло время.
– Гм… это опасно: когда сидишь, глядя в никуда, старишься без молодости и умираешь до срока. Эстетично, но рискованно.
– Заткнись.
Он осекся: я сказала грубость?
В каком-то смысле да.
– Я не могу больше смотреть в никуда, – вздохнула Алиса, сообщив мне о своем решении на школьном дворе. – Мне больше нечего здесь делать, но я знаю, что даже ты этого не поймешь. Только после ты все узнаешь.
Она была совершенно права, сколько я ни анализировала под всеми возможными углами, все равно не могла понять, почему ее жизнь заслуживает подобного вывода. Это была дурная шутка. «Все, Алиса, хватит, юмор у тебя – хоть плачь, но я тебя прощаю, не будем больше об этом, кончено».
– Ценность жизни не сводится к списку того, что имеешь. Она в другом, она невидима. Она – то, что ты есть. Задумывалась ли ты когда-нибудь, какую роль должна сыграть? Какую миссию выполнить? Какую картину восполнить? Какой путь пройти? Я довольна прожитым, я сделала то, что должна была. Отныне моя жизнь будет с каждым днем терять частицу смысла. Поэтому я ее сокращу, и позже ты поймешь: это лучшее, что можно было сделать.
Она была серьезна, черт возьми, так серьезна! У меня кровь стыла в жилах.
– Но мы, Алиса? Это не имеет смысла в твоих глазах? Ты и я? Как я, по-твоему, буду жить без тебя? Где искать свою ценность? Свою роль?
Она вдохнула воздух в мои легкие, запустила, как мотор, мое сердце, она починила меня, она меня любила, утешала, заставляла смеяться – и вот теперь бросала меня, оставляла одну без иных объяснений, кроме «я сделала то, что должна была»!
– Ищи в себе. Я тебе не нужна. И вообще, с сегодняшнего дня мы не будем ездить домой вместе. Ты к себе, я к себе.
– С шофером?
У меня подкосились ноги.
Она поджала губы почти насмешливо: «Брось, не раздувай, смирись, что тебе еще остается!»
Потом открыла книгу, давая понять, что разговор окончен.
– Что не так? – встревожился Без-Слез с серьезным видом. – Ты такая бледная.
Я сама не знала, что на меня нашло, что за тяжесть давила на грудь?
Я просто устала, вымоталась? Или дело в том, как он смотрел на меня, – открыто, пристально, когда другие скользили по мне взглядом, едва замечая?
Я сказала ему правду, все выложила: что не так, Без-Слез? Вся моя жизнь. Моя лучшая подруга покончила с собой по причинам, которые мне не вполне понятны, я должна была умереть вместе с ней – а вот и нет: сижу здесь, в пятистах метрах от ее дома.
Что не так? Что сейчас, когда я с тобой говорю, причины пережить ее не вижу.
Что не так? Что с тех пор, как заскрежетали колеса по железу, я плаваю впотьмах, в грязных водах, в отработанном воздухе, я не хочу двигаться ни вперед, ни назад, я зажата, приклеена, пригвождена к настоящему, как бабочка на булавке коллекционера.
Что не так? Что я не прыгнула.
Что не так? Что она – она прыгнула.
* * *
После заявления Алисы я села в автобус в растерянности. Никогда еще отсутствие не было таким ощутимым. Циклон эмоций бушевал во мне, от гнева до уныния, от чувства брошенности до отчаяния и непонимания. Однако ни на миг мне не пришло в голову уговорить ее передумать. Ее решимость была очевидна, а поведение тем более убедительно, что она не преминула добавить свое кредо, пресловутый критерий свободной воли.
– Какие бы карты ни сдала тебе судьба, у тебя всегда есть крупный козырь: твоя свободная воля.
– Да ну? Стало быть, всегда можно выкрутиться, ага… Как в мультиках: тебя раздавили, но ничего страшного, стоит только захотеть, и ты снова целехонький.
– Не язви, Мина. Я хочу сказать, что ты вправе выбирать видение мира, вещей, событий. Как бы то ни было, все, что ты видишь, – всегда лишь проекция, и ты вольна ее изменить. Ничто не предопределено, вот что я хочу сказать. Логика не имеет веса перед твоей волей. Вывод за тобой, только за тобой, в том числе и в вопросе, что хорошо, а что плохо. Так что да, моя свобода воли – считать, что дарованная мне жизнь, на первый взгляд идеальная, на самом деле тюрьма. Нет добра и зла, нет черного и белого, есть то, что я решаю, анализируя мир при помощи собственных ключей. Я хозяйка своей жизни и каждого своего выбора. Подумай об этом.
Я думала. Почти каждую ночь, когда жила у тетки.
Не в пример Алисе, я ничему не была хозяйкой – лишь безвольно принимала все.
Не в пример Алисе, я четко отличала добро от зла и хорошее от плохого. Временами я злилась на нее за то, что она не понимала, как больно слышать ее разглагольствования. Я даже становилась жестокой.
– Куда как просто теоретизировать в шелках.
Но Алиса не обижалась на такие пустяки. И твердо стояла на своем.
– Скажи, Мина, неужели я не должна размышлять о своей свободе только потому, что ем из дорогого фарфора и у меня на банковском счету больше денег, чем зарабатывает рабочий на конвейере за десять лет?
Она сводила меня с ума. Мне хотелось заорать: «Да, именно так, ты должна прекратить, потому что ты слишком, слишком избалована жизнью, чтобы рассуждать о ней! Оставь это право бедным, обездоленным, рабам, всем тем, чьи страдания одновременно осязаемы и измеримы».