Генерал-фельдмаршал Голицын - Станислав Десятсков

— Чушь старик городит. Твои пленные татары только что показали, что у Нуреддина Калги не тридцать тысяч, а и двадцати не наберется. А у нас между Сторожевым и Большим полком только у Бориса Петровича Шереметева тридцать тысяч дворянского ополчения в степи гарцуют. Чаю, не допустит Шереметев татар к нашей пехоте! — высокомерно бросил Василий Голицын, услышав от князя Дмитрия доводы Гордона.

— Да наши дворяне татарскую орду одними плетьми до моря прогонят! — поддержал большого воеводу присутствовавший при совете Бутурлин.

— Ох, не хвались, Иван, не хвались! Видел я сейчас холопские клячи! — вырвалось у Дмитрия Михайловича.

Большой воевода посмотрел на мрачное лицо родственника и неожиданно приказал своему любимцу Бутурлину:

— Ты вот что, Иван, бери-ка пять тысяч рейтар Тамбовского разряда и помоги Шереметеву. Береженого и Бог бережет!

Но и помощь рейтар не помогла дворянскому ополчению, когда из знойного степного марева вылетела татарская конница.

К ужасу Бориса Петровича, даже не только дворянские холопы, но и их хозяева, беспощадно настегивая своих аргамаков, ударились в бегство. Шереметев бросил в бой свой последний резерв: три тысячи драгун-белгородцев, обученных, им самолично огневому бою. Драгуны спешились, выстроились в линию и встретили татар дружным залпом. Орда поначалу рассыпалась, но тут же стала обтекать резерв Шереметева с флангов. Множество татарских стрел взвились над Черной долиной, покрытой пылью от тысяч копыт и затянутой пороховым дымом. Многие драгуны упали, остальные бросились к лошадям.

«Да где же Ванька Бутурлин, где его железные рейтары?» — с тоской подумал Борис Петрович. Но размышлять дале было недосуг. Татары уже зашли с тыла, и пришлось пробиваться через орду. Рослый и дородный боярин на здоровенном буланом жеребце сам повел, размахивая офицерским палашом как прадедовским мечом, своих драгун на прорыв. Сбил двух татар на низкорослых лошадках, третьего срубил палашом. Все-таки вырвались из злополучной Черной долины. И здесь с пригорка Борис Петрович узрел на горизонте удаляющееся пыльное облако. То поспешало от смерти дворянское ополчение, а впереди него неслись железные тамбовские рейтары.

Ванька Бутурлин как только узнал от первого беглеца, что на ополчение как снег на голову свалилась неисчислимая орда и Борис Петрович Шереметев то ли погиб, то ли попал в полон, немедля приказал рейтарам завернуть коней.

При гоньбе у него свалился с головы железный шлем, волосы растрепались, и так, громыхая рейтарскими доспехами, он тяжелым кулем и свалился перед шатром великого воеводы. Упал перед князем Василием в ноги и возопил страшно, как вопили и тысячи других беглецов:

— Все пропало, воевода! Сила у орды несчетная! И скоро орда здесь будет!

— Постой, а Борис Петрович Шереметев где?! — затопал ногами великий воевода.

Бутурлин поднялся с колен, блудливо потупил глаза, молвил глухо:

— Сказывают, в полон наш Борис Петрович сдался.

— Врет, собака! — гневно вырвалось у князя Дмитрия, оказавшегося свидетелем доноса. — Не мог боярин Шереметев в татарский полон пойти!

— В степи все случается! — как-то устало махнул рукой большой воевода и приказал своим посыльным: — Соединяйте пешие колонны, ставьте карею! А этих жеребцов, — он показал на Бутурлина и подходивших рейтар и дворян-ополченцев, — укройте в обозе, за телегами!

Так и случилось небывалое: конница шла не впереди пехоты, а укрылась за обозными телегами.

Одно порадовало: первым к огромному русскому каре подошла не орда, а драгуны Шереметева. Сам Борис Петрович сказал большому воеводе просто: с татарами биться можно, огневого боя орда боится!

А вечером слова боярина подтвердились. Когда конница Нуреддина Калги попыталась прорвать каре, навстречу ей ударили не только пехотные залпы, но полыхнули картечью сотни орудий. Вся степь была покрыта побитыми татарами. И ночью орда отступила и ушла в Крым. Но дворянское ополчение ее не преследовало, плелось за обозом. Огромное русское каре потихоньку потащилось к Перекопу.

* * *

Так нескладно, как воинство Василия Голицына, воевало только шляхетское ополчение Речи Посполитой. Польский король Ян Собесский был тяжело болен, а его коронные гетманы и маршалки так и не решились двинуться к Дунаю, хотя и могли рассчитывать на поддержку господаря Валахии.

Неудачно действовал и другой союзник России — Священная Римская империя германской нации. К тому же империя Габсбургов, ведя войну с турками, одновременно в союзе с Англией и Голландией ввязалась в новую войну с Людовиком XIV французским. Впрочем, скорее не империя, а «король-солнце» пошел шарить в немецких курятниках, как он презрительно именовал расколотую на триста кюрфюршеств, княжеств и вольных городов Германию.

В Париже король создал даже такой бесподобный юридический орган, как палата присоединений. Палата, составленная из историков и юристов, порылась в древних манускриптах и старых договорах и заявила, к примеру, что столица Эльзаса Страсбург на самом деле французский город Страсбур. И в 1684 году французские войска, внезапно, без объявления войны, заняли этот город на Рейне, пока германский гарнизон молился в соборе. Когда же император Леопольд I стал возражать, великий Людовик сам перешел Рейн, еще раз показав, что сила выше права. Габсбургам пришлось взять часть армий с Балкан и перебросить их на Рейн. Так что этот союзник России по Священной антитурецкой лиге был ослаблен.

Единственной страной, где диктатор Западной Европы Людовик XIV в те годы потерпел неудачу, была Англия. В 1688 году там произошла славная революция, изгнавшая из страны короля Якова II, католика и союзника Людовика. В следующем году штатгальтер Голландии король Вильгельм Оранский окончательно утвердился на английском престоле. Однако сторонники короля Якова — якобиты — все еще воевали против него в Ирландии.

Словом, пороховой дым затянул всю карту тогдашней Европы, и разобраться в этом дыму даже великому сберегателю царевой печати князю Василию Голицыну было нелегко.

Когда он добрался до Перекопа, то сам убедился, что перекопская фортеция ничтожна и может быть сметена огнем семисот русских орудий и пищалей. Но что дальше? Войдет он в сухую безводную крымскую степь, которую татары будут по-прежнему жечь! Дворянское ополчение легкоконных татар не догонит и фураж у них все одно не отобьет.

А, по слухам, с Дуная поспешает уже сам крымский хан со стотысячной конницей. Да и очаковский паша придет к нему на помощь со своими янычарами.

От союзных имперцев и полков никакой помощи ждать в нынешних условиях не приходится. И захлопнут все голицынское неуклюжее воинство, вдругорядь показывающее свою немощь, в Крыму, яко сельдей в бочку. Вот как размышлял, должно быть, князь Василий, когда решил Перекоп штурмом не брать, а повернуться в родные палестины. Среди воевод были, правда, аники-воины, вроде Ваньки Бутурлина, которые взывали к штурму, но Бутурлин-то от татар уже бегал с позором, а вот осторожные Патрик Гордон и Борис Шереметев против вторичного отступления голос не поднимали. И пропыленные солдаты Голицына снова побрели назад. Поворот этот был столь внезапен, что среди некоторых генералов и воевод сразу поползли слухи, что Нуреддин Калга ночью переслал тайно к шатру Голицына бочонок с залогом, дабы тот отступился от Крыма.