Хроника одного побега - Сергей Зверев

— Как скоро это наступит? — по-деловому поинтересовался Сабах.

— Месяц, если не сделать операцию. И полтора, если все это время лежать, почти не поднимаясь. Тогда процесс опускания органа притормозится.

— Операция поможет? — спросила Камилла.

— Если ее сделают в хорошей клинике опытные хирурги, то все наладится.

— Вот видишь, — оскалившись, произнес Сармини. — Тебе надо очень хорошо постараться, чтобы успеть вовремя. Так что «бомби» владельца канала и своего английского продюсера с удвоенной силой. А твоим депутатом я займусь лично, — Сабах глянул доктору в глаза. — Ему помогут какие-нибудь медикаменты? Мне-то он нужен живым. Пока живым.

— Обезболивающее. Иначе от болевого шока может повториться то, что мы только что наблюдали. И если никого не окажется рядом… — врач не договорил, и так было понятно, что произойдет.

— Хорошо, выпишите рецепт, я постараюсь достать, — Сармини дал медику блокнот и ручку.

Узнать, что тебе отмерено жить месяц, в лучшем случае полтора, но тогда придется лежать вообще без движения, — открытие не из приятных. Для Данилы это стало настоящим шоком, он-то надеялся быть поддержкой для Камиллы, а получалось, что превратился в обузу. Возможно, Хусейн с Сармини даже не воспользуются кассетами с признанием, а тихо избавятся после его смерти и от Бартеньевой. Сабах не захочет рисковать репутацией. И все же беда обернулась и относительным улучшением. Боясь, чтобы с Данилой не случился новый припадок, Сабах распорядился поместить к нему в камеру и Камиллу. Ей выдали шприцы, ампулы с обезболивающим, которое следовало колоть регулярно, не пропуская.

Лишь только они остались одни, Камилла сказала Даниле:

— Бежать, только бежать. По-другому мы погибнем. Без тебя мне отсюда не выбраться.

Хусейн Диб сидел в бывшем кабинете начальника полицейского управления и курил сигарету. Табак любитель «травки» ненавидел. Но приходилось пока держать марку, ведь в кресле перед журнальным столиком расположился Сармини и попивал кофе из маленького стеклянного стаканчика, в котором плавал листик мяты. Сабах тоже раздражал Хусейна, но он старался этого не показывать. Сармини перед отъездом пытался хоть немного вправить мозги своему командиру.

— Никаких игр в считалочки. Мы договариваемся о выкупах с серьезными людьми, а серьезные люди любят иметь дело с ответственными партнерами. За большие деньги могут и голову показательно открутить. Просто так, из принципа, чтобы другим неповадно было обманывать. Договариваемся о цене, и потом не должно быть никаких сбоев. Заложник возвращается целым и невредимым.

— Знаю, репутация дорогого стоит, — повторил одно из любимых выражений своего заместителя Хусейн. — Вот только с русскими журналистами ясности нет. Чего ты с ними возишься? Не хотят за них платить — пустим в расход, и все дела.

Сармини сузил глаза.

— Пустить в расход или по почкам ударить, — он выразительно посмотрел на Хусейна, — дело нехитрое, для деревенщины. А выстроить комбинацию по получению денег — это уже высшая математика.

— И как ты собрался превратить этого русского и его шлюху в тугие пачки долларов? — недоверчиво спросил Диб, ему казалось, что Сармини слишком уж хитрит и в итоге перехитрит самого себя.

Сабах провел ладонями по лицу, словно молился.

— Я уже переговорил с их депутатом, — ухмыльнулся он. — И тот обещал подумать насчет выкупа, хотя сперва опрометчиво послал меня подальше. Я умею убеждать.

— Какую игру ты на этот раз затеял? — проворчал Диб, с отвращением раздавив сигарету в пепельнице.

— Он политик, а политику нужен пиар. Их фракция в парламенте на следующих выборах может не набрать необходимый минимум голосов. Пленение журналистов, признавшихся в шпионаже в пользу режима Асада, однозначно сделает их героями в России. Из солидарности другие журналюги будут раздувать эту тему, как ветер раздувает лесной пожар. Даже у правящей партии нет выходов на повстанцев, а я ему такой выход даю. В партии много богатых людей. Они сбросятся. Внешне все будет представлено как акт доброй воли с нашей стороны. Якобы мы без всяких денег передаем русских журналистов отважному депутату, вступившему в переговоры. Если ему удастся освободить шпионов, то акции его партии и его личные акции в партии пойдут вверх. Он неглупый человек и понимает, что Асад обречен, русским так или иначе придется иметь дела с повстанцами, когда они войдут в Дамаск.

— Ты думаешь, нам удастся сделать это первыми? — приободрился Хусейн, рассчитывавший после революции отхватить какой-нибудь государственный пост.

Сармини отрицательно покачал головой.

— Я решил, что лучше вовремя «соскочить». Уйти в тень.

— Ты серьезно?

— Абсолютно. Не бери больше заложников. Это опасная игра. Нам до этого везло. Распродадим тех, кто у нас есть, и свалим из страны. Если хочешь, я помогу тебе сделать новые документы, приобрести дом на берегу океана где-нибудь в Мексике. Или же тебе по душе турецкая часть Кипра? Подумай о тихой старости. Именно поэтому я отправляюсь сейчас за твоими женами и детьми. Ты же хочешь увидеть когда-нибудь потом своих внуков? Сирия еще долго не поднимется из руин — кто бы ни победил. Ты же сам это видишь. Счастья здесь искать глупо.

Хусейн потер лоб. Он понимал, что по большому счету Сармини прав. В любой азартной игре решающим фактором является умение вовремя остановиться. Но мало у кого получается это делать.

— Я подумаю, — пообещал Диб.

— Только в осуществлении мечты не закладывай полную сумму от продажи русских журналистов. Думаю, депутат собьет цену, нам придется согласиться на полтора миллиона.

— Спасибо, что вызвался позаботиться о моей семье. Файез страшный человек, таким может быть только безродный отморозок. Если его банда доберется до них…

— Я сделаю все, чтобы этого не допустить.

Командир поднялся, обнял на прощание своего заместителя.

«Лендровер» и микроавтобус выехали из ворот бывшего полицейского управления. На этот раз Сармини сидел на пассажирском сиденье. Дальние поездки он не любил проводить за рулем. Вместе с ним в путь отправились и четверо боевиков из числа наиболее преданных Хусейну. Диб сам подбирал их. Сабаха они побаивались, считали чуть ли не шайтаном. Он оставался для них загадкой. Его комбинации и впрямь казались им чем-то вроде высшей математики — недоступной пониманию, а потому таинственной.

Машины ехали по вымершему городу. По обе стороны от улицы высились руины домов. Лишь изредка можно было наблюдать очаги жизни. В пятиэтажном доме артиллерийским огнем были вынесены кирпичные стены на втором и третьем этажах. Верх строения держался на тонких железобетонных столбах. Но все равно на верхнем этаже продолжали жить люди. Мальчишка запустил из окна бумажный самолетик. Он заложил круг над улицей и спланировал на капот «Лендровера», его тут же сдуло встречным ветром. Сармини посмотрел на лицо водителя. Обычно суровый боевик улыбался.