Мускат утешения - Патрик О'Брайан

Все эти вещи в сумме запутали аудиторию. В целом слышался гул одобрения, даже очень сильной поддержки, но один матрос крикнул:

— Две сотни миль в открытой шлюпке, когда скоро начнется сезон дождей?

— Блай прошел четыре тысячи на двадцатитрехфутовом катере, набитом людьми. Более того, сезон дождей не начнется еще недели две. Даже куча травоядных слизняков за это время может собрать мореходный катер. В любом случае, какая есть альтернатива? Сидеть и наблюдать, как солнце заходит над последней кольцехвостой обезьяной? Нет, нет. Лучше мертвый пес, чем свинцовый лев. То есть…

— Троекратное ура плану капитана Обри, — раздался совершенно неожиданный голос — молчаливого, всеми уважаемого матроса средних лет по имени Николл. — Гип–гип ура…

Радостные крики все еще раздавались, когда Стивен, с винтовкой на сгибе руки, шел внизу мимо обугленных обломков на эллинге. Скелет со всеми его элегантными изгибами все еще узнавался. Сильный дождь, шедший всю ночь, частично вернул тот едкий запах отчаяния, который он чувствовал в первый день.

Он шел по берегу на запад, намереваясь подняться наверх обычным путем за полем для крикета. Но некоторое время спустя Стивен заметил движущийся объект в море. Он уже поднялся выше обычной отметки прилива — туда, куда самые сильные шторма, вроде уничтожившего «Диану», забрасывали массивные обломки. Среди них росли интересные растения, иногда с удивительной скоростью. Он присел на ствол коричного лавра в приятной тени папоротников и достал карманную подзорную трубу. Сфокусированная труба подтвердила первые догадки: он увидел крупную, невзрачную, добродушную, с квадратным носом морду дюгоня. Не первый увиденный им, но первый в этих водах. И в любом случае ни разу не открывался такой удачный вид. Молодая самка, где–то футов восемь в длину, с детенышем. Иногда она его прижимала к груди плавником, вставая вертикально в море и совершенно бездумно таращась вперед, а иногда объедала водоросли со скал. При этом она постоянно демонстрировала максимальную заботу о детеныше, доходя до того, чтобы умывать его морду: бессмысленный труд в столь чистом море. Интересно, предвещает ли присутствие ее и нескольких других дюгоней гораздо дальше, скорую смену сезона? «Как же я рад, что шлюпка все еще в проекте», — подумав, произнес Стивен, — Иначе моим долгом было бы преследовать невинного дюгоня. Говорят, что они — прекрасная еда, как бедная корова Стеллера, точнее, как бедная стеллерова корова — несчастное существо».

В этот момент дюгонь нырнул и уплыл, дабы присоединиться к друзьям, пасущимся на дальнем краю рифа. Стивен собирался вставать, когда его внимание привлек подозрительно знакомый звук. «Клянусь, это свинья землю роет», — произнес он, медленно поворачивая голову направо. Действительно, там рыла землю свинья — лучшая из виденных им бабирусс. Животное очень быстро фыркало и ворчало, нацелившись на клад из клубней. Прекрасная мишень, так что Стивен очень аккуратно навел оружие на свинью. Бабирусса была столь же невинной, как и дюгонь. Ее он застрелил без малейших сожалений.

Закрепив наконец–то кабана на дереве с помощью талей, он заметил: «Двадцать два раза по двадцать фунтов и ни унцией меньше. Матерь Божья, как же они будут счастливы. А я пройду по следам насколько смогу, давно не было такого дня для следов, и посмотрю, откуда он пришел. А потом порадую, наверное, себя зрелищем стрижей. Оказывается, я больше не чувствую обиды на них, вовсе нет. Хотелось бы взглянуть на состояние опустевших гнезд. Бедный маленький Рид, увы, уже не спустится вниз, чтобы принести мне гнезда. Но Господи, как же юность, выносливость и жизнерадостность помогают переживать тяжелейшую рану! Недели через две он будет бегать, а боцман, средних лет и мрачный, гораздо дольше будет восстанавливаться от менее серьезной раны». Мысли Стивена следовали в этом направлении, пока он следовал за отчетливыми отпечатками до любимой свиньями лужи на возвышенной части острова. Раньше он мог бы заметить дюжину и больше следов, старых или свежих, сходящихся у этой мелкой грязевой лужи. Теперь же лишь одинокая цепочка шла с северо–востока.

«Здесь, пожалуй, сверну», — заметил Стивен рядом с деревом, с которого как–то подстрелил кабана, и пошел вверх к гребню северных холмов. До обрыва было все еще довольно далеко, когда доктор обошел то, что ночью было лужей, а сейчас стало широкой полосой мягкой грязи. На дальнем краю, столь отчетливо как возможно, он увидел отпечаток детской ноги. Ничего к нему не вело, ничего не шло от него. «Или это дитя сверхъественно проворное и прыгнуло на восемь футов, или это ангел ступил одной ногой на землю», — подвел он итоги поисков в низких зарослях по обе стороны. — Таких маленьких юнг у нас нет».

Через сотню ярдов загадка разрешилась. Рядом с краем пропасти, где он лежал, свесив голову в расщелину (ту самую, в которую планировалось спустить Рида), стояли семь корзин, наполненных отборными гнездами и тщательно закрепленных камнями. Мало того, недалеко от берега стояла на якоре джонка. Лодки ходили от нее к маленькому песчаному входу в пещеру и обратно.

После того как Стивен посидел несколько минут, прокручивая в уме возможные варианты, он услышал детские голоса внизу среди деревьев. Голоса становились все громче — злость, поддразнивания, вызов и несговорчивость. Не разберешь, то ли на малайском, то ли на китайском. Они усиливались визгливым крещендо, закончившимся характерным ударом, криком боли и дружными рыданиями.

Стивен спустился вниз и нашел под высоким коричным лавром четырех детей: три маленьких девочки скулили от печали, один маленький мальчик стонал от боли и хватался за окровавленную ногу. Китайцы, одетые очень похоже, с накладками на колени и локти для лазания по пещерам.

Они повернулись к Стивену и прекратили плакать:

— Ли По сказал, что мы можем пойти поиграть, когда наберем семь корзин, — рассказала одна из девочек на малайском.

— Мы не думали, что он на самый верх полезет, — заявила другая. — Мы не виноваты.

— Ли По нас выпорет очень больно, — пожаловалась третья, — мы же всего лишь девчонки.

Она снова начала хныкать.

Появление Стивена их не напугало и не изумило. Одет он тоже был в широкие короткие штаны, расстегнутую рубаху и широкую шляпу. Лицо его от долгого пребывания на солнце приобрело неприятный желтый оттенок. Так что мальчик, в любом случае частично оглушенный, без сопротивления позволил ему осмотреть ногу.

Более–менее остановив кровь носовым платком и поставив диагноз, Стивен приказал: «Лежи спокойно, а я тебе сделаю семь шин». Их он вырезал с помощью охотничьего ножа, и, хотя время невероятно поджимало, профессиональная сознательность заставила обстругать их, прежде чем порезать тонкую полотняную рубаху на полосы для подушечек и перевязок. Работал он как можно скорее, но девочки, успокоенные его взрослым, компетентным поведением, говорили еще быстрее. Старшая, Май–Май, приходилась мальчику сестрой. Их отцом был Ли По, владелец джонки. Они шли из Батавии, чтобы взять груз руды в Кетапанге на Борнео. Каждый сезон при подходящем ветре и спокойном море они отклонялись от курса к острову птичьих гнезд. Когда они были совсем маленькими, для них сверху спускали веревки, а теперь они не нужны. Поднялись они прямо снизу, используя вбитые то тут, то там в сложных местах колышки. В целом, несложно пробраться через уступы и склоны, неся корзинку в зубах и наполняя из нее большие наверху. Местами могут протиснуться только очень худые. Брат Ли По, которого убили пираты–даяки, стал слишком толстым, когда ему всего пятнадцать было.