Прошу взлёт - Иван Павлович Кудинов

Пойти сейчас и обо всем рассказать Шраину. Пусть знает. Но тут же он раздумал: может, и в самом деле он пьян? Голова кружилась.

Женька вернулся, поднялся на бугор, где стоял вертолет, и лег на траву. И лежал до тех пор, пока не стемнело совсем. Звезды зажглись. И он увидел, как одна из них, мигая, медленно двигалась по темному небосводу, с севера на юг, и сразу же догадался, что это новый спутник, кажется, семидесятый по счету, как сообщали об этом газеты, усовершенствованный… Странно все это было: кто-то строил и запускал спутники в сторону Луны, кто-то летал в космос, а кто-то воровал лес и сплавлял его по реке…

Женька встал и пошел в лагерь. Через ручей. И чем ближе он подходил, тем больше и острее чувствовал свою неуверенность и шаткость своего положения. Кто он в отряде? И кто в отряде Крахмалев? «Вот именно, — сказал себе Женька. — Вот именно!» Как будто это могло что-то изменить. «Вот именно!» — кричало в нем все существо, и ему стало неприятно и холодно от этого мерзкого, бессмысленного крика. Просто, в довершение ко всему, он еще и себя пытался обмануть. Но себя обмануть трудно. Невозможно себя обмануть.

Глава третья

1

Утром дали погоду. Первым принес эту радостную весть Миха.

Он прибежал, сияющий, нетерпеливый, в расстегнутом кителе, с такими же сияющими пуговицами, как и его лицо, и весело покрикивал:

— Давай, давай, гео-братцы-физики, завтракать будем потом!..

Никто, собственно, и не собирался завтракать, все суетились, торопились, довольные, что наконец-то кончилось безделье.

Удивительный парень этот Миха, все в нем настежь: если радуется — во весь голос, если недоволен чем-то — скажет, не задумываясь, как это он сделал, когда Олег Васильевич расхваливал на все лады какие-то необыкновенные достоинства пилота Горского… Миха тогда прямо сказал: «Гадости вы сейчас говорите. Извините, конечно… Но гадости есть гадости! И самое гадкое, что вы об этом знаете… Вот!»

Скрынкин не такой. Скрынкин всегда одинаков, лицо его как бы раз и навсегда обрело ровное и спокойное выражение и ни при каких обстоятельствах не меняется — не знаешь, когда и как он настроен. А может, он всегда одинаков — несокрушимо спокоен.

— Спасибо, Михаил, — сказал Олег Васильевич, — вы нас спасли… как некогда гуси спасли Рим… — ирония опять сквозила в его голосе, видно, геофизик не мог забыть тех Михиных слов и, как мог, мстил ему за это. Но «укус» был слабый, и Миха его не почувствовал или сделал вид, что не почувствовал, и этим самым обезоружил геофизика.

— Мальчики, как думаете, плащ брать? — спросила Таня.

— Бери, Татьяна, бери… в горах все может быть.

— Ну, пошли, пошли… Что вы еще там забыли? Эй, топографы, а где ваши анероиды? Ха-ха-ха!.. Анероиды забыли! Позор! Что-то я не видел, чтобы вы за стол садились без ложек…

— Послушай, Олег, ты так много говоришь! Помоги лучше.

— Всегда готов! Давай понесу твои ящики. А ты возьми спиннинг… Пошли.

— Хороший спиннинг. Ты его где купил, Олег?

— Мне его подарили.

— Тайменья уха будет сегодня?..

Рядом с длинноногим геофизиком Таня выглядела девочкойподростком, девятиклассницей. Косички бы еще ей, с ленточками розовыми… Красивая она все же, не в отдельности что-то у нее красивое — глаза, губы, брови или нос, а вообще она красивая, все вместе у нее красиво — и походка, и голос, и взгляд…

Все вместе.

Когда она говорит, Женька не может ничем другим заниматься, даже если она и не с ним говорит. Он притворяется только занятым, делает вид углубленно занятого человека — перелистывает книгу, разглядывает образцы горных пород на столе Шраина, — на самом деле заняты у него только руки и глаза, а сам он весь, и слух и мысли его, во власти Таниного голоса. Братья-близнецы, техники, сделали свое дело и отошли в сторонку, стоят рядом и посматривают на вертолет, который гудит вовсю, размахивает винтами. Рубчатый воздухозаборник делает вертолет похожим на большую, неуклюжую рыбину, с раскрытыми жабрами. Низко по земле от винтов идет ветер, пригибая траву.

— Эй, десантники! По местам… — Это Миха.

Скрынкин, высунувшись из кабины, протирает стекло. Женька ждет, когда он обернется и, уловив момент, машет ему рукой. Скрынкин тоже помахал: привет! привет! Женька поднялся в кабину и сел рядом с Таней.

— С первым тебя полетом, — сказала Таня.

— Спасибо.

Женька доволен, что Таня догадалась поздравить его, вообще приятно, когда тебя с чем-то поздравляют, но вдвойне приятно, когда тебя поздравляет человек, к которому ты относишься немного иначе, чем ко всем остальным.

Миха захлопнул дверцу, задраил. Поехали. А погода сегодня не просто летная — замечательная погода! Небо чистое, без единой помарки, горы со всех сторон открыты. Сухо посвистывает рассекаемый винтами воздух. Вертолет гудит все сильнее (Скрынкин прибавил обороты), дрожит, вибрирует лихорадочно, потом толчком отрывается от земли и сразу набирает высоту…

Мелькнул внизу темный островок кедрача, поплыли горы с лиловыми склонами, иссеченными тонюсенькими жилками речек.

Сверху вода кажется застывшей, неподвижной. Застыл водопад над ущельем. Красиво сверху! Как будто рассматриваешь картину художника Сарьяна в раме горизонта… А горизонт уходит все дальше и дальше, и горы как бы раздвигаются, и оттого картина кажется бесконечной и еще более прекрасной.

— Таня, вам нравится Мартирос Сарьян?

— Поехали!

Олег Васильевич снял резиновую заглушку с иллюминатора и закурил.

2

Первую посадку сделали у барометра, оставили здесь младшего топографа Симочку. Барометр закреплен на толстой сосновой горбылине, а сбоку, наискось, почерком Олега Васильевича написано: «Государственная собственность». Замысел геофизика прост: если кто-то и забредет сюда, так все равно не решится трогать «государственную собственность». Таня говорит:

— Да кто сюда пойдет! Кому он нужен, наш барометр! Медведь разве… так он читать не умеет. — глаза ее при этом испуганно расширяются, видно, она представила себе, как этот таежный хозяин посетит Симину «резиденцию»…

— Медведь сюда не поднимется, — успокоил ее Олег Васильевич. — Тут ему делать нечего.

Поставили палатку. На случай дождя. И вообще на всякий случай. Таня говорила, что в позапрошлом году в Саянах она просидела у барометра почти трое суток. Вертолет сломался, а иным путем добраться до нее не было возможности… Вот и ждала.

Симочка грустно улыбнулась и вяло подняла руку, не помахала, а только подняла руку и подержала ее на уровне глаз, будто разглядывая. Какая-то она вся вялая, Симочка, и непонятно молчаливая.

За все эти дни Женька почти не слышал ее голоса.