Маяк - Филлис Дороти Джеймс

Когда он семь лет назад впервые вернулся на Кум, его поразило, что стоило ему только ступить с борта катера на берег, как он ощутил неожиданное радостное и удивленное возбуждение. Он воспринял эту эйфорию, словно романтический юнец, вообразивший себя завоевателем, вступившим во владение тяжко завоеванной территорией, путешественником-первооткрывателем, отыскавшим наконец легендарный брег. И в тот вечер, стоя у Перегрин-коттеджа и глядя в сторону далекого корнуоллского побережья, он понял, что поступил правильно, вернувшись на остров. Здесь, в пронизанном шуршанием моря покое, неумолимый ход физического увядания может быть замедлен, здесь слова могут к нему вернуться.

А еще он понял, с самого первого взгляда на коттедж «Атлантик», что ему во что бы то ни стало нужно заполучить именно этот коттедж. Здесь, в этом каменном строении, которое, казалось, вырастало из отвесной скалы, опасно обрывавшейся в море, он, Оливер, был рожден, и здесь ему предстоит умереть. Это непреодолимое желание подкреплялось необходимостью получить более удобное и более просторное жилье, но в нем крылось и что-то стихийное, словно сама кровь Оливера откликалась на неизбывное ритмическое биение, на немолчный пульс моря. Дед Оливера был моряком и погиб в море. Отец в прежние времена на Куме водил катер, и Натан жил с отцом в коттедже «Атлантик» до тех пор, пока ему не исполнилось шестнадцать, пока он не смог убежать от пьяных отцовских скандалов, сменявшихся приступами слезливой пьяной любви. Тогда-то он и ступил на одинокую дорогу к писательству. Все те годы, полные трудностей, разъездов и одиночества, стоило ему подумать о Куме, он вставал в его памяти как остров, полный неукротимых эмоций и опасностей, как место, куда не следует возвращаться, потому что оно хранит под спудом все забытые страдания и травмы прошлого. Теперь, шагая по склону утеса к гавани, Оливер думал о том, как это странно, что он смог вернуться на Кум совершенно спокойно, в полной уверенности, что возвратился домой.

Было чуть позже трех часов дня, и в своем кабинете на третьем этаже, в башне Кум-Хауса, Руперт Мэйкрофт работал, составляя смету на следующий финансовый год. У дальней стены, за точно таким же столом, Адриан Бойд в полном молчании проверял счета за квартал, закончившийся тридцатого сентября. Ни тот ни другой не мог бы сказать, что занимается своим любимым делом, и оба работали молча: тишину нарушал лишь шелест бумаг. Но вот Мэйкрофт откинулся на спинку стула и, давая глазам отдохнуть, устремил взгляд на вид, открывавшийся из высокого, закругленного сверху окна. Теплая не по сезону погода все еще держалась. Подувал слабый ветерок, море, морщась, простиралось под почти безоблачным небом, синее, словно в разгаре лета. Справа, на выступе скалы, высился старый маяк; его стены сверкали белизной, верхушку венчал красный фонарь с теперь уже навсегда угасшим огнем — изящный фаллический символ прошлого, любовно отреставрированный, но совершенно ненужный.

Порой эта символичность вызывала у Руперта какое-то тревожное чувство. Слева, словно раскрытые для объятия руки, едва виднелся вход в гавань с низкорослыми башенками причальных фонарей. Именно этот вид и этот кабинет утвердили Мэйкрофта в решении приехать на остров Кум.

Даже теперь, после полутора лет пребывания на острове, он обнаруживал, что это его по-прежнему удивляет. Ему всего пятьдесят восемь, на здоровье жаловаться не приходится, мозги, насколько он способен судить, работают нормально. И вопреки всему он решил рано уйти с должности городского юрисконсульта, и сделал это с радостью. Его решение ускорила смерть жены. Она погибла два года назад в автокатастрофе. Это был неожиданный тяжкий удар, какими обычно и бывают смертельные катастрофы, как бы о них ни предупреждали, как бы от них ни предостерегали. Она ехала из Уорнборо в соседнюю деревню на собрание книжного клуба, слишком быстро вела машину по опасно узкой дороге. На крутом повороте ее «мерседес», не снижая скорости, врезался в трактор. Целую неделю после этого происшествия его горе притуплялось необходимостью проходить через множество формальностей, связанных с гибелью жены: расследование, похороны, бесконечные письма людей, выражающих ему соболезнования, на которые надо было отвечать, затянувшееся пребывание сына и его жены, желавших обсудить будущее устройство его домашнего быта… Иногда ему казалось, что сам он при всем этом вовсе не присутствует. Когда же примерно через два месяца после смерти жены им вдруг овладело беспредельное горе, он был потрясен его силой и его неожиданностью. В этом горе было все — и раскаяние, и сожаление, и чувство вины, и смутная, какая-то беспредметная тоска. Фонд попечителей острова Кум числился среди клиентов его фирмы. Зачинатели фонда относились к Лондону с недоверием, считая его средоточием черного двоедушия и ловких махинаций, цель которых — заманивать в ловушку простодушных провинциалов; они были счастливы, что им удалось обратиться в местную, давно существующую адвокатскую фирму. Фирма и теперь продолжала осуществлять операции для фонда, и когда Мэйкрофту предложили временно заполнить пустоту, образовавшуюся после ухода на пенсию постоянного ответственного секретаря, и поработать до назначения нового, он ухватился за эту возможность и оставил адвокатскую практику. Через два месяца после его назначения ему сообщили, что должность останется за ним, если он пожелает ее получить.

Он рад был уехать из Уорнборо. Городские дамы — по большей части они были подругами Хелен — стремились смягчить скуку провинциального домашнего быта эйфорией благожелательных попыток его женить. Порой он повторял в уме фразу Джейн Остен: «Вдовцу, имеющему собственный дом и вполне приличный доход, обязательно нужна жена». Они, разумеется, желали ему добра, но с тех пор, как погибла Хелен, он просто задыхался от их доброты. Он стал страшиться регулярных еженедельных приглашений на ленч или на обед. Неужели он и вправду бросил работу и укрылся в изолированности острова, чтобы избавиться от непрошеных заигрываний местных вдовушек? В минуты такого вот самоанализа он признавался себе, что — вполне возможно — так оно и было. Казалось, что предполагаемые преемницы Хелен все на одно лицо, их было просто невозможно отличить друг от друга: все его возраста или чуть моложе, приятной внешности, некоторые даже очень привлекательные, отзывчивые, прекрасно одетые и ухоженные. И на каждом званом обеде он боялся, что забудет чье-то имя, станет задавать те же безобидные вопросы о детях, о каникулах, о любимых занятиях, которые уже задавал раньше, и с точно таким же притворным интересом. Он мог себе представить, как очередная хозяйка дома, выждав хорошо рассчитанное время, звонит своей гостье: «Ну, как у вас складываются отношения с Рупертом Мэйкрофтом? Мне показалось, он с огромным удовольствием разговаривал с вами! Он вам звонил?» Он не звонил, но понимал, что в один прекрасный день, в момент тихого отчаяния, одиночества или слабости, может позвонить.

Его решение отказаться от партнерства в фирме и переехать, поначалу лишь временно, на остров Кум было воспринято с всеобщим вполне ожидаемым сожалением. Ему говорили о том, как им всем будет его недоставать, как высоко все они его ценят, но теперь, по прошествии некоторого времени, его поразило, что никто тогда не попытался его отговорить. Он утешался мыслью, что его уважали, а может быть, даже любили клиенты, с которыми он работал долгие годы, и многие перешли к нему от отца. Он был для них воплощением старомодного семейного поверенного в делах, задушевного друга и хранителя семейных секретов, защитника и советника. Он составлял для них завещания, помогал осуществлять имущественные сделки, представлял их интересы, если их вызывали к мировому судье (а всех судей города он знал лично) за мелкие нарушения, в большинстве случаев за неправильную парковку или за превышение скорости. Самым серьезным делом в его практике, какое он мог припомнить, была мелкая кража в магазине, совершенная женой местного священника. Этот скандал дал богатую пищу для сплетен всему приходу, прихожане с наслаждением обсуждали происшествие целую неделю. В результате его ходатайства о смягчении наказания дело рассматривали весьма сочувственно, затребовали медицинское заключение и приговорили к уплате вполне умеренного штрафа. Разумеется, его клиенты станут о нем скучать, будут вспоминать его с сентиментальным ностальгическим чувством, но не очень долго. Фирма «Мэйкрофт, Форбс и Макинтош» разрастется, возьмет новых партнеров, оборудует новые помещения. Молодой Макинтош, который через год должен получить диплом, уже представил свой план развития фирмы. Сын Мэйкрофта — у них с Хелен был только один ребенок — должен был отнестись к этому вполне сочувственно. Он теперь работал в Лондоне, в одной из фирм в Сити, в штате которой было сорок адвокатов: она отличалась высокой степенью специализации, весьма выдающейся клиентурой и пользовалась широкой известностью в стране.