Сто солнц в капле света - Наталья Андреева

Шурочка сидела в повозке и все боялась, что маменька спохватится и отправит ее назад. Лишь верст через пять она распрямила спину. На ней было голубое платье и ожерелье с бирюзой. Ах! Взглянуть бы на него хоть одним глазком! Мужчина, по которому сходят с ума самые знатные и красивые женщины столицы! Чем же он их так прельстил? И сестрицы присмирели, не шушукаются, а задумались, каждая о своем.

Федосья Ивановна встретила их, поджав губы. Мало того что в гостиной у нее уж сидят два семейства с девицами на выданье, хотя сегодня и не именины хозяйки, и даже не праздник вовсе. Да и в гости никого из них не звали. Девицы от нетерпения вертятся, и все смотрят в окошко. Федосья Ивановна, едва Иванцовы расселись, натянуто сказала:

– Что ж за день такой? Всем непременно надобно именно сегодня справиться о моем здоровье. Как будто у меня недавно была горячка. С утра одних ближних соседей было семей пять. Сереженька не выдержал и ускакал в поля верхом. Ему сейчас хочется побыть одному. А теперь и дальние соседи приехали. Да здорова я, здорова! – раздраженно сказала она.

– А когда же он будет? – спросила Евдокия Павловна, косясь на разочарованного супруга.

– Да бог его знает. Vingt-quatre ans, ветер в голове.

«Двадцать четыре года…»

– К нам приезжала Марья Антоновна и рассказывала… Впрочем, c,est peu probable…

«Маловероятно… О чем это маменька? Маловероятно, что Серж дрался на дуэли? Или что он кого-то ранил?»

– Вы про Сереженьку? Ах, эта история… О ней говорит весь Петербург! – Федосья Ивановна взглянула на соседей победоносно. Раньше не жаловали старую деву, а теперь в один день прикатили все. И девок своих привезли. Но Сереженька – птица другого полета, не для них. Графиня Б* уездным барыням и барышням не чета, дама родовитая, блистает при дворе, муж в больших чинах, а и то скомпрометировала себя перед высшим светом связью с Сереженькой, из-за чего и вышел громкий скандал. Жениться бы ему выгодно. Жениться… Двадцать четыре года… Ветер в голове…

Некстати вздохнула Федосья Ивановна, вспомнив про долги племянника. Ему опять нужны были деньги, да где ж их столько взять? Опять надо ехать в город, в ломбард. Племянник приехал вчера поздно вечером угрюмый и явно чем-то недовольный. Складка залегла меж бровями. Ах, этот ясный лоб, эти смоляные кудри! Как развеять твою печаль, Сереженька? Как? Все мысли лишь об этом. А тут эти сороки. Налетели. Что ж его так тяготит-то, сердешного?

Иванцовы посидели немного да собрались уезжать. Что ж поделать, раз знаменитый Серж Соболинский не желает видеть теткиных соседей? Хозяйка чем-то недовольна, слова цедит сквозь зубы и явно хочет остаться одна. Что ж тут поделаешь? Иванцовы откланялись. Федосья Ивановна все также, сквозь зубы, изволила-таки пригласить на свои именины, которые ожидаются через две недели, в воскресенье, и намекнула, что тогда, скорее всего, ее знаменитый племянник всем и представится. Сестры Иванцовы тяжело вздохнули да тут же принялись считать дни, оставшиеся до именин.

Уже сидя в повозках, они услышали властный окрик:

– Федька! Отворяй! Живо!

Дворовый мужик кинулся к воротам и распахнул их настежь. Тотчас во двор влетел белый взмыленный жеребец. Евдокия Павловна и все барышни Иванцовы обмерли: верхом на лоснящемся от пота белом коне сидел молодой человек в синем сюртуке и блестящих щегольских сапожках. Шурочка невольно подумала: «Господи, бывают же на свете такие красивые люди!»

Серж Соболинский был и впрямь, как герой из модного французского романа! Волосы его казались слишком уж черны, ресницы неправдоподобно густы и длинны, а глаза были удивительно глубоки и цвета поистине необыкновенного! Высокий лоб, томный взгляд, изнеженность во всем его облике, но одновременно и жестокость. Лазоревые глаза равнодушно окинули уездных барышень, но тем не менее, спрыгнув с лошади, он отвесил им небрежный поклон, полный неизъяснимого изящества, и прошел мимо в дом, не изволив задержаться и не найдя для них ни словечка. Иванцовы было замешкались, девицы, открыв рты, уставились в след красавцу, но Василий Игнатьевич рявкнул:

– Трогай!

И оба экипажа Иванцовых выехали со двора негостеприимных хозяев.

– Ах, хорош! Ах, хорош! C,est admirable! – твердила Евдокия Павловна. А ее дочери подавленно молчали.

– Ничего в нем особого нет. Как же, восхитительно! – надулся Василий Игнатьевич. – Мальчишка, бретер. Форсу-то, форсу! Видал я в молодости в своем полку и не таких красавцев! Вот, князь З*, например. Или, положим, Верский.

– Нет, папенька. Серж Соболинский – это что-то особенное! – заявила возмущенная замечанием отца Софи. – Таких больше нет!

– Есть, да не про вашу честь! Чтоб и близко к нему не подходили! Слышали, дуры? Глянули – и будет. Знавали мы таких. А то потом будут слезы да горячки. – Василий Игнатьевич выразительно посмотрел на свою жену Евдокию Павловну.

– Как, папенька, а именины Федосьи Ивановны? Ах, папенька! Ну, папенька! – загалдела вся женская часть семейства Иванцовых.

– Там и без вас хватит девок около него вертеться. Поедете, поедете. – Иванцов зажал уши, чтобы не слышать девичьих стонов. – Вот принесла его нелегкая в наш уезд! Не было печали, а теперь все в округе словно с ума сошли! Ох, что-то будет! Нелегкая его сюда принесла! Точно!

– Но он же такой красавец, папенька, – простодушно сказала Долли. – И у него такой красивый конь!

Шурочка фыркнула. Ох уж эта Долли! Сама она в разговор не вмешивалась. Сидела, притихнув в другом возке, вместе с Жюли и Мари, но слышала почти все, что говорили родители и глупая Долли. Перед Шурочкиными глазами все еще был молодой мужчина верхом на белом жеребце, тревожил его синий взгляд и ленивые, но сильные движения. Несмотря на изнеженный вид, в нем было что-то по-настоящему опасное. Это был хищник, зверь. Пока он был сыт, добыча его не интересовала. А если бы он был голоден? На месте богатой и знатной графини Б* она, Шурочка, себя тоже бы скомпрометировала, если бы этого потребовал Серж Соболинский. Но зачем ему компрометировать наивную уездную барышню, когда к его услугам баронессы и графини двух столиц?

Конечно, он только мечта, но зато теперь хоть есть о ком помечтать, и идеал мужчины определился: синие глаза, черные волосы, сильные стройные ноги. Да, и ноги тоже! В Шурочке впервые проснулась чувственность. Главное знать, что он где-то есть, пусть далеко, в Петербурге, в салонах богатых графинь, но все равно существует. Как она счастлива, должно быть, эта Б*!

Приехав домой, вспомнили и о Лежечеве. Ни в какое сравнение с Сержем Соболинским он, конечно, не шел, но зато в усадьбу приезжал чуть ли не каждый день и весьма обнадежил барышень Иванцовых. Ожидали, что на именинах у Соболинской все и определится. С кем будет танцевать Владимир – та и есть его невеста. По такому случаю маменька наскребла денег на новые платья для Мари, Софи и Долли. Жюли решили оставить в белом, а Шурочке перепало практически новое красное платье Долли: узкое в талии, с модными рукавами, лиф с глубоким вырезом и очень пышная юбка. Долли вдруг закапризничала и потребовала нового платья. Она топала ногой и кричала, что красное ей не идет. Ну, не идет! Как всегда, Долли сказала глупость, но маменька не стала с ней спорить. Все были взволнованны. О Шурочке позабыли, и платье она взялась перешить сама. Работы там было немного, она справится. Можно, конечно, и без платья обойтись, что ей платье? Ее же на именины никто не возьмет. Но почему бы ни помечтать о том, кто мог бы в этом платье оценить ее красоту? Хотя она понимала, что они больше никогда не увидятся. Погруженная в эти грустные мысли, Шурочка тяжело вздохнула.