Друг от друга - Филип Керр

— Никто не умоляет тебя оставаться тут и брататься со мной.

— Брататься? — снова расхохотался он. — Ты думаешь, мы этим занимаемся? Нет, что ты! Я никак не могу испытывать братских чувств к человеку, способному жить в таком месте.

— Не напрягайся. Я в семье единственный ребенок и потому подобных чувств начисто лишен. Если откровенно, по мне так лучше окурки из пепельниц выковыривать, чем болтать с тобой.

— Знаешь, Вольф, тот парень в машине, — перебил американец, — такой предприимчивый тип! Прежде чем сжигать трупы, он выдергивал у них щипцами золотые коронки. А еще у него был секатор — откусывать пальцы с обручальными кольцами. У него даже водились специальные щипцы, ими он обыскивал интимные местечки мертвецов, разыскивая свернутые купюры, драгоценности и золотые монеты. Поразительно просто, чего он только не находил. Хватило добра, чтобы заполнить ящик из-под винных бутылок. Он его в саду твоего тестя закопал перед самым освобождением лагеря.

— И ты желаешь выкопать его?

— Лично я копать не собираюсь. А вот он, — американец ткнул пальцем в парадную дверь, — выкопает, если соображает, что для него хорошо, а что плохо.

— А почему ты решил, что ящик еще там? — осведомился я.

Он пожал плечами:

— Сто процентов, что герр Хендлёзер, твой тесть, не нашел его. Если б нашел, так отель пребывал бы в куда лучшем состоянии. И, возможно, тогда он не положил бы голову на рельсы, словно Анна Каренина. Хотя пари держу — дожидаться поезда ему пришлось гораздо меньше, чем ей. Вот уж что у вас, фрицев, отлажено превосходно. Тут я отдаю вам должное. В вашей проклятой стране всё по-прежнему работает с точностью часов.

— А сотня марок за что? Чтобы я держал рот на замке?

— Ну да. Но молчать тебе следует не потому, почему ты думаешь. Видишь ли, я оказываю тебе услугу. Тебе и всем остальным в городке. Ведь если выплывет, Гюнтер, что в твоем саду кто-то выкопал ящик с золотом и драгоценностями, все жители поимеют массу хлопот с другими охотниками за сокровищами. Сюда хлынут беженцы, солдаты, английские и американские, отчаявшиеся немцы, алчные Иваны. Короче, в кого ни ткни — все! Вот почему я действую неофициально, без шума. Так-то, друг.

— Слухи о сокровище могут оказаться выгодными для бизнеса, — возразил я, снова возвращаясь к столу; деньги по-прежнему лежали там. — Это может привлечь в город толпы народа.

— А когда они ничего не найдут? Подумай об этом. Дело может обернуться головной болью — я такое уже наблюдал.

Я кивнул. Не могу сказать, что меня не одолевало искушение взять его деньги, но я не желал иметь никакого касательства к золоту, извлеченному изо рта трупов, и потому подтолкнул купюры обратно к нему.

— Копай на здоровье. И можешь делать что пожелаешь с тем, что найдешь. Но запах твоих денег мне не нравится. Похоже на долю от мародерства. А в мародерстве я ни в войну не участвовал и, уж конечно, не желаю участвовать сейчас.

— О-о-о! Надо же! Фриц с принципами. Черт, а я считал, Адольф Гитлер поубивал всех таких парней.

— Номер стоит три марки за ночь, — заявил я. — За каждую комнату. Плата вперед. Горячая вода есть и днем, и ночью. Но если пожелаешь чего еще, кроме пива или чашки кофе, то плата за это отдельная. Еда для немцев все еще нормирована.

— Все по-честному, — откликнулся он. — А насчет тебя я ошибался. И мне вроде как надо извиниться. Извини.

— И мне вроде как надо извиниться. — Я плеснул себе еще немного его виски. — Каждый раз, как я смотрю на эти деревья, я вспоминаю, что происходило по другую сторону посадок.

Спутник американца был среднего роста, темноволосый, с оттопыренными ушами, темные пасмурные глаза опущены. В толстом твидовом костюме и простой белой рубашке. Галстук отсутствовал: несомненно, из опаски, как бы он на нем не повесился. Со мной он не заговаривал, я с ним тоже. Когда он вошел в отель, голова его втянулась в узкие плечи, словно на него давил груз стыда, — другого объяснения придумать я не сумел. Но, может, я все нафантазировал. В общем, мне стало жаль его. Если б карты легли по-другому, возможно, в машине американца сидел бы я.

Была и еще причина для моей жалости: вид у него был совсем больной, его била лихорадка. Вряд ли ему справиться с задачей копать яму в саду. Так я и сказал американцу, когда тот приволок инструменты из недр багажника.

— Он же совсем больной, ему в больницу надо.

— Туда он и отправится. Потом. Если найдет ящик, то получит свой пенициллин. — Янки пожал плечами. — Не будь у меня такого рычага, так он вообще не стал бы мне помогать.

— Я думал, вам, янки, полагается следовать Женевским конвенциям.

— О, мы и следуем. А как же! Но эти ребята, они не обычные солдаты, а военные преступники. Некоторые из них убили тысячи людей, а потому поставили себя вне рамок защиты военнопленных.

Мы прошли за Вольфом в сад, там американец бросил инструменты на траву и приказал ему приступать. День стоял жаркий. Слишком жаркий, чтобы копаться где-то, кроме как в собственных карманах. Вольф на минуту привалился к дереву, стараясь определить, где зарыт ящик, и вздохнул.

— Вроде бы тут, — прошептал он. — Вот, прямо тут. Можно стакан воды? — Руки у него тряслись, а лоб покрылся потом.

— Принеси ему, Гюнтер, пожалуйста, стакан воды, — попросил американец.

Вернувшись с водой, я увидел, что Вольф уже держит в руках мотыгу. Он размахнулся, чтобы всадить ее в землю, и чуть не свалился. Поймав его за локоть, я помог ему сесть. Американец совершенно безмятежно прикуривал сигарету.

— Можешь не торопиться, Вольф, дружище. Спешки никакой. Вот почему я и взял номера на две ночи, ясно? Он не совсем готов для садовых работ.

— Этот человек не способен ни к какой физической работе, — возразил я. — Взгляни только на него. Он на ногах-то еле держится.

Щелчком американец стрельнул спичкой в Вольфа и иронически фыркнул:

— И что, ты воображаешь, он посочувствовал хоть одному заключенному в Дахау? Черта с два!

Скорее всего, когда кто-то падал, стрелял ему в затылок, и всё. А неплохая идея! Избавит меня от хлопот тащить его снова в тюремный госпиталь.

— А я думал, тебе требуется найти драгоценности.

— Разумеется. Но сам я копать не собираюсь — у меня модельные туфли от «Флоршейма».

Я сердито отобрал мотыгу у Вольфа.

— Если есть хоть тень надежды избавиться от тебя до вечера, — буркнул я, — так я сам стану копать.

И воткнул мотыгу в траву, будто в череп американца.

— Ну это уж, Гюнтер, твое дело. Или, как там выражаются англичане, твои похороны.

— Нет, похороны как раз не мои. Но если не возьмусь копать, то станут его. — И я снова замахнулся.

— Спасибо, товарищ, — прошептал Вольф и, сев под дерево, привалился к стволу и прикрыл глаза.