Иная сила - Вадим Сухачевский

— Вино, — сказал фон Штраубе. — Вы обратили внимание, что за вино стояло на столе?

— Не вы одни столь наблюдательны, — улыбнулся комтур. — Да, это была бутыль «Вдовы Клико». И какой же, интересно, вывод вы отсюда сделали?

— Вывод – что они были не искренни. Они сказали, что купили вина, дабы согреться. Но «Вдова Клико» не греет вовсе. А это самое дорогое из французских вин, и приобретать его только ради согревания тела способен лишь глупец. Для этого подходят многократно более дешевые русские напитки.

— Bravo! — воскликнул граф. — Оказывается, вы и в подобных материях разбираетесь, мой Штраубе!.. Нет, нет, я сие не в укор вам говорю, а напротив – воздавая должное вашей наблюдательности. Но простите, что перебил. Я весь внимание, крайне любопытно слушать вас.

— «Вдову Клико», — продолжал фон Штраубе, — сколь мне известно, пьют, празднуя успех. И если они были уверены, что их ловушка оправдала себя и я мертв – то вот вам и повод для празднества. Не думаю, чтобы у них имелись какие-то собственные причины меня убивать, они это могли сделать только по чьему-то указанию, и уж наверняка не бесплатно. Тут можно и цепь заложить в расчете на деньги, которые не замедлятся.

— И снова же bravo! — похвалил его комтур. — Весьма убедительные рассуждения… Но… — вздохнул он, — к сожалению, они чрезвычайно однобоки. Я не берусь утверждать, что вы не правы, однако же надо посмотреть на все и с другой стороны, без того истина неминуемо ускользнет. Те же самые наблюдения позволяют сделать и совсем иные выводы, и действия братьев могли быть куда менее преступны, хотя, увы, тоже греховны. Что касательно меня, то я больше склонен именно к такому объяснению.

— Что вы имеете в виду? — спросил фон Штраубе.

— Что ж, начнем со «Вдовы Клико». Вы изволили заметить, что его пьют, желая отпраздновать успех. Но упустили то, что его также называют напитком любви. Впрочем, будучи монахом, вы могли этого и не знать.

— Вы хотите сказать, — смутился фон Штраубе, — что они ждали женщин?

— Ах, sancta siplicitas[21]! — воскликнул комтур. — Да зачем им женщины?! Разве вы не слыхали о прочной связи между мужчинами?! Разве вы не видели, какие взгляды бросают друг на друга братья Пьер и Жак?!

— Вы хотите сказать?.. — Фон Штраубе почувствовал, что краснеет.

— Ровно это самое и хочу, — хмуро подтвердил граф. — И увы, тут я бессилен что-либо сделать. Вы, быть может, не знаете, но еще во времена крестовых походов монахам всех рыцарских орденов самим папой дана была индульгенция на сей счет, дабы уберечь их от другого греха – от плотского соития с сарацинками. Только неискушенный человек вроде вас мог не заметить, что поведение братьев – это поведение неразлучных влюбленных; но я уже достаточно повидал на своем веку, чтобы не суметь этого понять! И вот представьте себе, что молодые любодеи после аудиенции у самого императора и после щедрых императорских посулов вдруг уверовали, что сам Господь воспоможет им вырваться из нищеты. О, они на седьмом небе от счастья! А счастье только подкрепляет любовь. Им не жаль даже фамильной цепи ради любовного напитка – отсюда и бутыль «Вдовы Клико», появившаяся на их столе. Отсюда и их смущенный, даже испуганный вид – они ведь, должно быть, решили, что я прибыл изобличить их в грехе… Ну а то, как был одет брат Жак? Уверен, что перед тем, как набросить на себя халат, он был в одеянии Адама. Когда мы ворвались, они уже уготовили себя к самым нежным утехам… Простите, сын мой, что я так подробно все обрисовал, но мы же с вами ищем истину.

— Так что, стало быть, не они? — смущенный услышанным, проговорил фон Штраубе.

— Вовсе не обязательно, — задумчиво отозвался комтур. — Вполне могло быть и по-вашему. Братья Жак и Пьер глубоко порочны, а порок иногда порождает не только грехи, но и преступления. Но преступление должно иметь и иную причину, кроме порочности того, кто его совершает. И пока мы не догадываемся о причине, коя могла бы подвигнуть на это деяние наших орденских братьев, мы не можем водрузить на них всю тяжесть наших подозрений… Однако для полноты картины происшедшего нам предстоит посетить также отца Иеронима. Мы уже приехали. Пойдемте же, сын мой.

Слепец занимал келью в доме французской католической миссии, так и оставшейся тут навсегда после кровавой революции в их стране.

Монах, встретивший орденцев, сказал, что отец Иероним сразу по своем возвращении куда-то снова ушел. Нет, не иначе, кто-то незримый впрямь водил слепца. Как запросто без всяких поводырей он ходил по городу и как безошибочно всегда возвращался назад!

Вот куда он только ушел? Причем сразу по возвращении из дворца… Фон Штраубе тотчас позабыл о греховодниках Жаке и Пьере, захваченный теперь уж новыми подозрениями.

— Мы подождем его, — сказал граф Литта.

— Да, да, — склонил перед комтуром голову монах. — Келья отца Иеронима вон там. Проходите, отец мой, она никогда не заперта.

Это была действительно не комната, а монашеская келья. На убогих стенах висели только кресты, самые разнообразные, серебряные, бронзовые, терракотовые, совсем уж древние глиняные, а также кнуты для самобичевания и нательные власяные верви, которыми, видимо, слепец укрощал свою могучую плоть. Единственную обстановку составлял грубый деревянный топчан безо всякого покрытия. Вероятно, отец Иероним спал на нем, укрываясь одним лишь рыцарским плащом и положив под голову Библию. Так орденским послушникам полагалось провести всего одну ночь, накануне посвящения в рыцари Ордена, и то многим приходилось нелегко. Отец же Иероним, словно в назидание орденским неженкам, не отступил от этого и к своим девяноста годам.

Комтур и фон Штраубе присели на этот топчан и принялись ждать.

— Все же странно, что он так быстро ушел… — сказал граф Литта. — Интересно, долго ли нам так сидеть?

И словно в ответ на его вопрос, послышались тяжелые, твердые шаги. Так умел ходить лишь один человек. Затем дверь открылась, и слепец вступил в свою келью.

— Это вы, комтур? — приостановившись, спросил отец Иероним. — А рядом с вами кто?

Это также показалось молодому рыцарю странным. Если слепец, пользуясь каким-то своим, присущим и ему тоже наитием, безошибочно узнал комтура, то почему он столь же легко не опознал и его, фон Штраубе? Быть может, потому, что уже не числил его среди живых?..

Однако, не дожидаясь ответа, слепец сказал:

— А, рыцарь Штраубе. Узнаю и тебя, сын мой. — И никакой взволнованности, никакого разочарования рыцарь не услыхал в его голосе. — Что же привело вас ко мне?

— Увы, нас привело к вам весьма печальное обстоятельство, отец Иероним, — вздохнул граф. — Совсем недавно погиб один человек…

И снова никак не изменилось лицо старика.

— Что ж, — невозмутимо сказал он, — мир праху его. Люди погибают, такое нередко случается. Вы, должно быть, хотите, чтобы я помолился за его новопреставленную душу? Я, правда, только что с моления, но по такому случаю готов лишний раз посетить храм Божий. Впрочем, это, как и молитва к Господу, никогда не бывает лишним…