Ты найдешь меня на краю света - Николя Барро

Это обычное дело. Стоит только утратить вещь, которую рассчитывал всегда иметь при себе, как чувствуешь, что жить без нее не можешь. Едва кто-нибудь завладевает твоей сумкой, ботинками, картиной или лампой из венецианского стекла, в свете которой тебе так хорошо мечталось и думалось, как сразу осознаешь ее незаменимость.

Мне тут же показалось, что исчезнувшая записка и письмо — дело рук одного и того же человека, а именно Шарлотты. В самом деле, почему бы и нет, ведь ей со мной было хорошо?

Кто когда-нибудь что-нибудь искал в мусорном баке, знает, что даже трудоемкие раскопки сокровищ Тутанхамона не более чем романтическое приключение по сравнению с этим. Я доставал двумя пальцами пустые банки из-под консервированных помидоров, бутылки, гигиенические пакеты, мятые жестянки из-под чипсов, контейнеры с остатками паштета и курицы в винном соусе. Давно перестало моросить, и на небе взошла луна, погрузив окрестности в мягкий желтоватый свет, а я все еще был далек от радостного открытия, увенчавшего некогда усилия Генриха Шлимана.

Наконец и мой труд оказался вознагражден. После двадцатиминутного копания в мусорном баке я держал в руке клочок бумаги, который, несмотря на налипшие на него картофельные очистки, удивительно хорошо сохранился после всех выпавших на его долю приключений. Но стоило мне, не веря своему счастью, засунуть его в сумку, как на мою голову обрушился невесть откуда взявшийся тяжелый предмет.

Я рухнул как подкошенный. А когда очнулся, услышал над собой чьи-то плаксивые причитания. Надо мной склонилось привидение в белом, беспрерывно повторяющее: «О боже мой, месье Шампольон, какой ужас!»

Мне хватило нескольких секунд, чтобы узнать в нем мадам Вернье в ночной сорочке.

— Месье Шампольон? Жан Люк? Вам больно? — шепотом спрашивала она.

Я молча кивнул. На месте удара прощупывалась шишка.

— В чем дело, мадам Вернье? — беззвучно пролепетал я, в свою очередь уставившись на соседку в прозрачном кружевном одеянии и с распущенными волосами.

— О, Жан Люк!.. — всхлипывала она, взяв меня за руку.

Я про себя отметил, что по имени она назвала меня второй раз в жизни. Я бы, пожалуй, нисколько не удивился в тот момент, окажись она отправительницей загадочного письма. («О, Жан Люк, я давно уже люблю вас, я только ждала случая, когда Сезанн соединит нас…»)

— Простите меня. — Женщина в ночной сорочке была, похоже, порядком ошеломлена. — Я услышала шум во дворе, прямо под окном, выскользнула из подъезда и увидела мужчину, копающегося в мусорном баке. Я приняла вас за вора. Вам все еще больно?

Рядом с ней лежала миниатюрная резиновая гантель.

Я застонал.

Галерист, который роется на помойке! Она должна радоваться, что я еще хоть что-то соображаю, а не витаю в нирване.

— Все не так страшно, — успокоил я мадам Вернье, не отпускавшую мою руку.

— Что за кошмарный сон? — пролепетала она. — Вы могли напугать меня до смерти. — Вдруг сочувствие в ее глазах сменилось строгостью. — Но что вы делали на помойке в это время? Здесь есть чему удивляться… — Она взглянула на мусор, который я разбросал в пылу своих раскопок, и вдруг захихикала. — Вы ведь не из тех бродяг, что ищут себе в таких местах пропитание?

Я покачал головой. Было чертовски больно. Моя соседка оказалась на удивление сильной женщиной.

— Искал одну вещь, которую по неосторожности выбросил, — ответил я, решив, что мадам Вернье заслуживает хотя бы такого объяснения.

— И нашли?

Я кивнул. Часы показывали половину второго, когда мы покинули это ужасное место. Мадам Вернье, похожая на воздушное облачко, плыла впереди.

Сезанн, свернувшийся клубком на своем коврике, приветствовал меня сонным вилянием хвоста. Вероятно, он решил не придавать значения моему беспорядочному режиму. Пусть все идет как идет. Собачий буддизм. На секунду я даже позавидовал его простым представлениям о жизни. А потом расправил записку Шарлотты, положил рядом с ней письмо и склонился над столом.

Не нужно быть Шампольоном, чтобы понять, что эти послания писали разные люди. Почерк первого отличался большей угловатостью. Круглые буквы второго имели легкий наклон вправо, особенно заметный у «В», «С», «О» и «Р». Шарлотта определенно не Принчипесса.

Это открытие мгновенно успокоило меня. Я почувствовал сильную усталость, шум в голове и сразу же отказался от идеи в ту же ночь написать настоящей Принчипессе.

Чтобы дать ей достойный ответ, нужно набраться сил, душевных и физических. Ни тех ни других у меня не осталось.

Шатаясь, я побрел в спальню и по пути выбросил записку в мусорную корзину. Потом почистил зубы, отметив, что это самое большее, на что я сегодня способен. Так я тогда думал.

В лучшие дни в своей пижаме в бело-голубую полоску я походил на мужчину из рекламного ролика сигарет «Голуаз». Но сейчас, глубокой ночью, босиком ковыляя в спальню, я не имел ничего общего с этим подчеркнуто расслабленным типом, направляющимся со своей собакой на воскресную прогулку.

Я чувствовал себя столетним стариком и хотел одного: спать. И если бы передо мной появились самые прекрасные принцессы Земли, я устало отмахнулся бы от них рукой.

Когда я увидел в полумраке мерцающий красный огонек, то поначалу принял его за галлюцинацию — последствие черепно-мозговой травмы. Однако это оказался автоответчик, посылающий сигналы из другого конца коридора. Я механически нажал кнопку.

— У вас новое сообщение, — объявил женский голос.

И дальше заговорила другая женщина, от слов которой у меня по спине побежали мурашки.

— Жан Люк, Жан Люк, где ты? Сейчас почти час ночи, а я все никак не могу до тебя дозвониться. Твой мобильный тоже отключен. — Судя по голосу, она сильно нервничала. — Где ты пропадаешь ночью? Ты получил мое сообщение? Ты ведь собирался заглянуть ко мне, или я настолько тебе безразлична? — После небольшого перерыва она продолжила, уже практически в истерике: — Жан Люк, почему ты не подходишь к телефону? Я больше не могу рисовать, совсем не могу, ты понимаешь? — Наступила долгая пауза, а потом снова послышался трагический голос: — Кругом темнота. Мне холодно и одиноко.

От последних слов мне стало по-настоящему жутко. Чувствовалось, что она выпила не меньше четырех бокалов красного вина.

Я упал на деревянный стул рядом с телефоном и со стоном уронил лицо в ладони. Про Солей-то я совсем забыл!

«Моя дорогая Солей, — прошептал я в отчаянии, — пожалуйста, прости меня, но сейчас я не могу с тобой разговаривать. Просто не могу. На часах два пятнадцать, и утешать тебя свыше моих сил».

Шишка от удара мадам Вернье ныла адски. Хотелось как можно скорее упасть на постель и уронить больную голову на подушку. Но вот насколько подло будет с моей стороны бросить это разочаровавшееся в себе и в жизни существо на произвол судьбы?