На вершине все тропы сходятся - Фланнери О'Коннор

О. Т. и Ю. Т. сейчас, наверное, животики надрывают, хохочут над ним. Она словно слышала их одинаковые гнусавые голоса: «Заставила папашу пристрелить нам этого быка. Папаше-то невдомек, что да как, он думает, это хороший бык. Ему пристрелить быка — нож острый».

— Если бы ваши сыновья хоть сколько-нибудь о вас думали, — продолжала она, — то приехали бы за быком. Удивляюсь я им.

Он обходил выгон по краю, видно, хотел открыть сначала ворота. Бык, черный среди пестрых коров, не сдвинулся с места. Он стоял с опущенной головой и беспрерывно жевал траву. Мистер Гринлиф открыл ворота и стал обходить быка сзади. Шагах в десяти он замахал руками, ударяя себя по бокам. Бык лениво поднял голову, потом опустил и опять принялся за траву. Мистер Гринлиф, нагнувшись, подобрал что-то с земли и со злобой швырнул в быка. Наверно, это был острый камень, потому что бык встрепенулся, пустился галопом и скрылся из виду за гребнем холма. Мистер Гринлиф, не торопясь, шагал за ним следом.

— Не рассчитывайте опять его упустить! — крикнула она и направила машину напрямик через выгон.

Из-за кочек ехать пришлось очень медленно, и когда она очутилась у ворот, ни мистера Гринлифа, ни быка нигде не было видно. Дальний выгон был меньше того, где паслись коровы, он лежал зеленой ареной, почти со всех сторон окруженный лесом. Она вышла из машины, сама закрыла ворота и постояла, высматривая мистера Гринлифа. Но он исчез бесследно. Она сразу разгадала его замысел. Он хочет, чтобы бык потерялся в лесу. Кончится все тем, что он выйдет к ней из-за обступивших выгон деревьев, приковыляет к машине и устало скажет: «Теперь его в лесу подите сыщите. Я, например, не смог».

А она ему тогда ответит: «Мистер Гринлиф, если даже мне придется пойти в лес вместе с вами и провести там весь день, мы все равно найдем этого быка и застрелим. Вы его застрелите, пусть даже мне придется за вас спустить курок». И он, убедившись, что она говорит всерьез, вернется в лес и сам быстро пристрелит быка.

Она села обратно в машину и выехала на середину выгона, так, чтобы ему не далеко было к ней ковылять, когда он выйдет из леса. Она представила себе, как он сидит сейчас где-то там на пенечке и чертит палкой землю. Жду еще ровно десять минут по часам, решила она, а тогда начну сигналить. Она вылезла из машины, обошла ее спереди и села на передний бампер — отдохнуть в ожидании. Она вдруг почувствовала, что страшно устала, и, откинув голову на капот, закрыла глаза. Непонятно было, откуда такая усталость, ведь день еще только начался. Сквозь сжатые веки она ощущала докрасна раскаленное солнце над головой. Она попробовала было приоткрыть глаза, но белое сияние принудило ее закрыть их опять.

Какое-то время она просидела так, с закрытыми глазами, откинувшись на капот, сонно недоумевая, откуда эта усталость. Время представлялось ей сейчас расчлененным не на дни и ночи, а лишь на прошлое и будущее. Не удивительно, что она испытывает усталость, ведь она пятнадцать лет без передышки работала. И она имеет право чувствовать себя усталой, как имеет право сейчас немного отдохнуть, прежде чем вернуться к работе. Перед лицом любого судьи она сможет сказать: «Я трудилась. Я не предавалась праздности». Вот и в эту самую минуту, когда она припоминает свою трудовую жизнь, мистер Гринлиф бездельничает где-то в лесу, а миссис Гринлиф, наверно, спит, распластавшись на земле над своей ямкой с бумажками. С годами эта женщина становилась все невозможнее, миссис Май считала, что она стала окончательно слабоумной.

— Боюсь, религия довела вашу жену до помрачения рассудка, — тактично намекнула она как-то мистеру Гринлифу. — Все хорошо в меру, знаете ли.

— Она исцелила одного, ему глисты все нутро выели, — ответил мистер Гринлиф, и она с омерзением отвернулась.

Бедные люди, думалось ей теперь, какое простодушие. На несколько мгновений она задремала.

Когда она выпрямилась и взглянула на часы, прошло уже больше чем десять минут. Выстрела она так и не слыхала. Ей пришла в голову новая мысль: что, если бык разозлился на мистера Гринлифа за то, что тот швырял в него камнями, напал на него и забодал, пригвоздив к древесному стволу? Мало того: О. Т. и Ю. Т. еще, пожалуй, наймут себе какого-нибудь ловкача-адвоката и подадут на нее в суд. Вот уж воистину достойное завершение всех этих пятнадцати лет, что она мается с Гринлифами. Мысль эта даже доставила ей удовольствие, словно ей удалось придумать удачный финал для истории, рассказанной в кругу друзей. Впрочем, она тут же ее отбросила, потому что у мистера Гринлифа было ружье, а у нее — страховка.

Она решила посигналить. Встав, просунула руку в окно машины и дала три продолжительных и три коротких гудка, чтобы он понял, что терпенье ее истощилось. Потом вернулась на прежнее место и снова села.

Через несколько минут что-то отделилось от стены леса, некая темная, могучая тень раз или два вскинула голову и ринулась вперед. Еще через мгновенье миссис Май поняла, что это бык. Он бежал к ней через выгон небыстрым галопом, весело, почти вразвалку, точно очень обрадовался новому свиданию. Она поискала глазами, не вышел ли вслед за ним мистер Гринлиф с ружьем, но его не было. «Вот он, мистер Гринлиф!» — крикнула она и оглянулась, не идет ли он с другой стороны, но мистера Гринлифа было не видно. Снова посмотрела вперед — бык, пригнув голову, бежал прямо на нее. Она оставалась недвижима, не из страха, а от леденящего неверия. Она смотрела на черную молнию, устремленную к ней, словно утратила чувство расстояния, словно все еще не понимала его намерений, и бык успел зарыться головой ей в колени, как пылкий, истосковавшийся любовник, прежде чем выражение ее лица изменилось. Один его рог пронзил ее и достиг сердца, другой обхватил сбоку и сжал в нерасторжимом объятии. Она продолжала глядеть вперед, но картина перед ее взором стала иной — стена леса теперь казалась темной раной на теле мира, который был одно небо, — и глаза у нее сделались как у человека, который внезапно прозрел, но не в силах вынести дневного света.

Сбоку, подняв ружье, к ней бежал мистер Гринлиф, и она его видела, хотя не смотрела в ту сторону. Она видела его приближение где-то за гранью незримого круга, а позади него чернела стена леса, а под ногами у него было небо. Он застрелил быка четырьмя выстрелами в глаз. Выстрелов она не слышала, но ощутила, как содрогнулось его большое тело, когда он, рухнув, приподнял ее и потянул на себя, и подбежавшему мистеру Гринлифу представилось, что она наклонилась и нашептывает на ухо зверю нечто, открывшееся ей в последние мгновенья.

Па прошлой неделе старик и Мэри-Форчен каждый день ездили смотреть, как машина выбирает из ямы землю и наваливает холмом. У нового озера на одном из проданных стариком участков начали рыть котлован для рыболовного клуба. По утрам, что-нибудь часов в десять, они с Мэри-Форчен приезжали, и он ставил свой видавший виды темно-красный «кадиллак» на дамбе над местом работ. До красноватого, гофрированного от ряби потеснившегося озера от стройки было футов пятьдесят, и его по дальнему берегу окаймляла черная полоса леса, который и с правого, и с левого края обзора словно переступал через воду и продолжался вдоль кромки полей.