Меж рабством и свободой. Причины исторической катастрофы - Яков Гордин

Кикин — на дыбе — показания царевича подтвердил: "Письмо к князю Василию Долгорукому тоже советовал написать и удержал его у себя, чтобы оно было Долгорукому на обличение, когда, как я чаял, царевич не возвратится". Гордый и озлобленный, Кикин готов был на тактический союз с князем Василием Владимировичем, но, очевидно, ненавидел его немногим менее, чем царя.

Оставим в стороне интереснейшую со многих точек зрения область взаимоотношений лиц, ориентированных на царевича. Мы слишком далеко ушли бы в сторону от основной задачи, если бы стали анализировать эту запутанную сферу. (Хотя для гипотетических рассуждений о возможном царствовании Алексея эта проблема имеет первостепенное значение.) Можно, однако, оглядывая эту среду, с уверенностью повторить, что никакой крепкой организации вокруг царевича не сложилось. Но, несмотря на это, в русской политической жизни оформилось явление, как мы увидим, куда более опасное для Петра, чем локальный заговор. Это было широкое — на разных социальных уровнях — неприятие главных целей и методов реформатора.

Даже если предположить, что основным стимулом для Кикина в его смертельной игре была жажда мести и обида, то как быть с другим конфидентом Алексея — генералом Василием Долгоруким? Представитель знатнейшей фамилии, один из столпов армии и гвардии, любимец царя, ничем не проштрафившийся, могущий претендовать на высшие военные и государственные посты как при Петре, так и при его преемнике, — чем руководствовался он, что двигало им в сколь неуклюжих, столь рискованных политических интригах?

Зачисленный офицером в гвардию, князь Василий Владимирович отличился уже в начальный период Северной войны. Но первую самостоятельную операцию он провел в 1708 году. Командуя карательным корпусом, он подавил опаснейший в тот момент для государства булавинский мятеж. Мятеж был спровоцирован жестокостью, с которой старший брат князя Василия, Юрий, расправлялся с казаками, укрывавшими беглых крестьян. За что и был убит восставшими.

Петр, конечно же, выбрал князя Василия Владимировича не только из-за родства с погибшим гвардии полковником, что подразумевало мстительную ненависть к булавинцам. Гвардии майор обладал двумя чертами, которые роднили его с царем, — хладнокровно-рациональной безжалостностью и стремлением к "регулярности". Петр отнюдь не случайно выделил и приблизил князя. В Долгоруком не было бесившей царя старо-московской основательной медлительности Шереметева. Из него вырастал военачальник нового типа.

Услуга, которую оказал своему государю князь Василий Владимирович, быстро и радикально ликвидировав мятеж на Дону, была далеко не заурядна. Момент был страшный — в феврале 1708 года армия Карла XII вторглась в пределы России, и в это же время Булавин, объединившись с запорожцами, призвал Дон и Украину к мятежу.

Петр подробно расписал порядок уничтожения казачьих станиц, а князь Василий Владимирович столь же пунктуально предначертания царя выполнил. Он доносил: "В Есаулове сидело 3000 человек и штурмом взяты, и все перевешаны, только из помянутых 50 человек за малолетством освобождены[21]. В Донецком сидело 2000 человек, такоже штурмом взяты, и многое число побиты, а достальные все перевешаны".

Если к фельдмаршалу Шереметеву, отправленному подавлять взбунтовавшуюся Астрахань, Петром приставлен был для контроля и слежки гвардии сержант Щепотев, то к Долгорукому никого приставлять не надо было — Петр ему полностью доверял.

Всей своей службой князь Василий Владимирович доказал не просто верность царю, но верность новой государственной идее. Для него, как и для Петра, свободное казачество было отвратительным антиподом "регулярности"…

За разгром Булавина князь Василий Владимирович получил чин полковника гвардии, что было блистательным отличием.

В следующем, 1709 году Долгорукий командует кавалерийским резервом, довершившим разгром шведов при Полтаве, и получает чин генерал-поручика. В конце того же года он снова высоко отличён — стал крестным отцом новорожденной царевны Елизаветы Петровны. Это уже не просто продвижение по службе. Это — знак личной любви и доверия царя.

В 1711 году, в тяжкие дни катастрофы на Пруте, когда русская армия, блокированная бесчисленными турецкими войсками в выжженной степи, оказалась на краю гибели, князь Василий Владимирович сохранил абсолютное присутствие духа и настаивал на самом решительном варианте действий: "проложить дорогу штыками или умереть".

За Прут он получил Андреевскую ленту — высшее воинское отличие.

Затем к его военным лаврам присоединились и дипломатические. А в 1715 году Петр доверил ему щекотливейшее дело совсем по иной части. Выявились чудовищные злоупотребления Меншикова, "полудержавного властелина", второго лица в государстве. Создана была комиссия для расследования. Достойно возглавить ее мог лишь человек большого мужества — светлейший князь был силен своими заслугами, близостью к царю, покровительством царицы, обширными связями. Он отличался мстительностью, и в случае благополучного для него исхода следствия его обвинителей ждала печальная участь.

Кроме всего прочего, для руководства следствием требовался человек беспристрастный, недоступный подкупу и давлению многочисленных друзей и врагов светлейшего.

Петр выбрал князя Василия Владимировича, что свидетельствовало о доверии абсолютном. Долгорукий железной рукой провел следствие, тяжко обвинил Меншикова, навсегда разрушив его близость с царем. Светлейшего спасло от сурового наказания лишь заступничество царицы…

Отпрыск знатнейшего рода, что придавало ему особый вес в глазах офицерства, знаменитый и удачливый генерал, доверенное лицо государя — это редкое сочетание открывало перед Долгоруким в середине 1710-х годов дорогу к самым вершинам военной и государственной карьеры.

Что, казалось бы, могло связать этого строителя новой системы, так много в этой системе получившего и так много для нее сделавшего, с царевичем Алексеем, символом, по мнению историков, системы старой?

Что за человек был князь Василий Владимирович? Герцог де Лириа, испанский посол, весьма желчный мемуарист, отозвался о князе с необычным почтением:

Фельдмаршал Долгорукий (герцог знал Долгорукого уже после смерти Петра. — Я. Г.) был человек с умом и значением, честный и достаточно сведущий в военном искусстве. Он не умел притворяться, и его недостаток заключался в излишней искренности и откровенности. Он был отважен и очень тщеславен, — друг ревностный, враг непримиримый. Он не был открытым противником иностранцев, хотя не очень их жаловал. Вел он себя всегда благородно, и я могу сказать по всей справедливости, что это был русский вельможа, более всех приносивший чести своей родине.

Добросовестный историк Д. А. Корсаков, специально изучавший семейство Долгоруких, дал генералу такую характеристику, суммирующую отзывы современников: "Чуждый лукавства и криводушия, не входивший ни в какие сделки и "конъюнктуры"[22], он действовал всегда начистоту и всегда и везде, невзирая ни на какие обстоятельства, прямо в глаза говорил правду"[22].