Танец семи покрывал - Вера Ветковская

Наступающая прохлада подтачивала краски сентября. В неподвижном воздухе доцветали розы. Их цветение на ходу подхватывали георгины «веселые ребята», их лубочная пестрота ранила душу, как картинка, увиденная в раннем детстве. Сворачивались листья яблонь, мелким золотом осыпались березы, плавно ложились на землю кленовые листья с длинными черенками — лимонно-желтые, багряные, ржавые с алыми прожилками, цвета червонного золота, они просвечивали насквозь, если подставить их под солнечный луч. В сумерках печально благоухали растрепанные астры. Яблоки со стуком падали на землю — Чон собирал шафрановые плоды в корзину, мелко резал их на веранде и отправлял сушиться на крышу сарая.

Он приходил каждый день, но в разное время — когда утром, когда днем, когда в сумерках, и Стася, никому в этом не признаваясь, ждала его, ничего не могла делать. Бродила по комнатам, боясь отлучиться из дома, наигрывала неумелыми пальцами оброненные Чоном мелодии на пианино, перебирала свои старые платья и даже барахло Марианны, хранящееся у той со времен ее оперной карьеры, пытаясь как-то по-особенному нарядиться, и однажды, когда ей пришла телеграмма из Петрозаводска с одним словом «Приезжай», порвала ее в мелкие клочья.

…Марианна знала, от кого телеграмма, а Стефан, сколько ни добивался от Стаси признания, к кому она уезжает последние три года с Ленинградского вокзала, не добился от нее ничего вразумительного.

Телеграмму получил он и, вручая ее Стасе, заметил:

— Значит, ты ездишь вовсе не в Питер, а в Петрозаводск?

— Тш-ш! — сказала ему Стася. — Я никуда сейчас не еду.

Марианна же осторожно посоветовала Стасе:

— Поезжай. Тебе сейчас очень нужен совет…

Стася, стиснув зубы, отмалчивалась.

Она буквально считала минуты до появления Чона.

Она знала, что он обязательно явится, и это наполняло ее необыкновенным восторгом, — и вместе с тем чистое ощущение счастья подтачивала какая-то глубокая тревога.

Во-первых, рано или поздно приедет отец, и неизвестно, как он воспримет Чона.

Во-вторых, от коллеги Николая Витольдовича, уже вернувшегося из Бостона, она узнала, что у отца там случился сердечный приступ, а Стася помнила, что ее дедушка умер от инфаркта.

В-третьих, самое главное, она не могла понять, любит ли ее Чон, как она любит его… Об этом ей страшно было думать. Конечно, любит, думала она, чувствуя его ласкающий взгляд на себе; но не так, как она, проносилось у Стаси в голове, когда она замечала, что Чон погружен в какую-то свою думу и не слышит обращенных к нему слов. Где он в такие минуты путешествует душой, в каких пределах витает? И есть ли там она?..

О, он-то был в каждом трепете ее сердца, в каждом вздохе. Только ночью Чон отпускал ее. Он так ни разу и не приснился Стасе.

Как-то Стася попросила Марианну погадать ей на Чона.

В этот день он приходил с утра, побыл часа три, собрал метлой в саду опавшие листья, сгреб их в кучу и сжег, — они со Стасей, обнявшись, долго смотрели, как горела листва.

Чон, наконец, ушел, а Стася отправилась к Марианне, которая в тот день еще не показывалась у них — у нее побаливало горло, и она все утро делала себе ингаляции.

Марианна лежала на продавленном диване, обложившись старыми «Огоньками».

Стася присела на край дивана и стала рассматривать снимок на целом иконостасе фотографий и портретов.

Заметив ее взгляд, Марианна проговорила:

— Как жаль, что она уже умерла… Вот кто бы тебе мог рассказать как следует, куда может завести женщину страсть.

— Ведь тебе нравится Чон? — робко спросила Стася.

Марианна села в подушках, привлекла ее к себе.

— Мне-то что… Ну, нравится… Беда в том, что он чересчур нравится тебе. Ты ради него готова лечь под поезд и даже не заметишь, как он по тебе пройдет… Точь-в-точь как она. — Марианна указала пальцем на снимок.

— Разве иначе любят?

— Кто как, — неопределенно сказала Марианна. — У кого сердце с мизинец, у кого — с гору, у кого — с пылинку.

Стася отстранилась от нее.

— Погадай мне, Марьяша. Раз в жизни прошу, погадай, — взмолилась она.

— Стоит ли? — веско заметила Марианна.

— Это всего лишь карты.

— Всего лишь! — фыркнула Марианна. — Ну ладно уж. Возьми колоду из шкатулки и держи ее в руках, думая о Павле.

— А когда я о нем не думаю? — тихо произнесла Стася.

Гадать Марианну научила певица из театра «Ромен», в прошлом таборная цыганка.

Она же подарила ей свою колоду карт, присовокупив, что эти карты нельзя использовать ни для игры, ни для пасьянса.

Сама цыганка, сделавшись актрисой, заявила, что, занимаясь искусством, нельзя заигрывать с потусторонними силами, — а у Марианны в этот период случилась болезнь голосовых связок, вынудившая ее оставить сцену.

Сперва Марианна гадала исключительно приятельницам и знакомым. Она была отличной физиономисткой. Лицо говорило ей о судьбе человека больше, чем карты, — они только подтверждали ее догадки.

Но мало-помалу она вошла в силу и почувствовала: карты входят в пальцы музыкальной пьесой, одна карта, ложась рядом с другой, как будто вытягивает светящуюся нить из клубка вероятий. Их таинственный расклад все больше стал напоминать узор прихотливой человеческой судьбы.

Она научилась видеть в этом узоре рисунок, состоящий из отдельных петель, которые набирает на своем ткацком станке парка. Марианнины медитации, уверенные и вдохновенные, привлекали к ней все больше и больше желающих узнать свою судьбу.

С богатых Марианна брала деньги, причем случалось, что богатые прикидывались бедными, но Марианна давала понять, что ее не проведешь, и они поневоле раскошеливались. С бедных Марианна не брала ничего, не глядя на их одежду и не вопрошая о достатке, — просто говорила, что денег не надо.

Богатую клиентуру последнее время ей стал поставлять один преуспевающий коммерсант, как-то явившийся к ней в полном отчаянии: он потерял очень важный документ, утрата которого грозила неприятностями вплоть до лишения жизни, как в панике поведал он Марианне.

Марианна равнодушно, как всегда, выслушала весь этот бред, вложила в руку молодого человека колоду, и через минуту кинула карты.

И задумалась над ними надолго.

Наконец, выйдя из прострации, Марианна подала голос:

— Я вижу старого короля с бородой, но этого благородного короля нет на свете, хотя бумага хранится у него… Таким образом, я думаю, что это либо портрет старого бородатого короля, либо что-то такое, на чем есть его портрет, книга например…

Тут молодой коммерсант вскочил со стула как ужаленный.