Вскормленные льдами - Александр Плетнёв

Так что ничего впустую сделано не было. Пригодится всё!

Доверенным людям было дано указание всячески оттягивать предпринимаемые меры, в частности задержать отправку судов на разведку к Карским воротам.

А кому-то и приказывать ничего не надо было – чиновничья бюрократическая медлительность съедала всю оперативность.

В том же случае совершенно не понадобилось намеренно препятствовать совершению сделок по покупке ледоколов в Великобритании и Североамериканских Соединённых Штатах. Достаточно было дать чёткое ограничение по цене покупки.

И если со стороны Форин-офиса и было какое-то желание оттянуть продажу ледоходных судов, чтобы с концом хоть какого-то подобия навигации (впереди была зима) русские уж наверняка «заморозили» свои корабли, то десяток посредников, специализирующихся на сделках по перепродаже судов, буквально оббивали пороги российских посольств.

Не меньше комиссионеров разных национальностей появилось в Петербурге.

Ширинкин докладывал, что некоторые из них действуют под покровительством великих князей – всё тех же Алексея Александровича и Александра Михайловича, прибавив к компании Кирилла Владимировича.

Однако Николай категорически отказался покупать что-либо втридорога.

* * *

Радиоотчёты с далёкого Севера в Петербурге теперь получали регулярно, и это хоть как-то нивелировало тот пресс порицания, что шёл со стороны общественности.

Неожиданно откуда-то просочилась информация о революционном бунте на «Ослябе».

Ширинкин как мог провёл следствие, подозревая всех и вся, кто хоть близко был знаком с истинным положением дел.

Считая, что известие могло просочиться только через приёмо-передающее устройство, находящееся под тщательной охраной в одной из комнат Петергофа, допросил в том числе и «гостей».

Но вскоре удалось установить, кто действительно баламутит воду! Оказалось всё прозаичней…

Вырвано из ретроспективы

– Сэр, мне бы следовало извиниться за своих людей, но это действительно оказалось неожиданным! Как вам известно, телеграфная рубка крейсера «Бервик» регулярно перехватывала переговоры телеграфистов эскадры Рожественского. Сообщения, естественно, были кодированными и не поддавались дешифровке. А вот это (на стол лёг текст перевода), оказывается, шло открытым текстом, что только сейчас удалось случайно обнаружить. Суть в том, что на одном из броненосцев команда подняла революционный мятеж.

* * *

И российскую общественность заколыхало. Революционные ячейки, поймав струю, активизировались. Горело крестьянскими бунтами по губерниям, митинговало рабочими стачками (в основном в столице).

Хуже то, что стали роптать в строевых частях, а морячки так и вовсе искренне считали, что «братушек бросили там замерзать».

И категорически ничего не понимали флотские офицеры, в том числе и высшие: «Почему до сих пор не отправлены ледоколы на выручку?»

Это ломало графики выхода отряда Небогатова.

А император, принимая плановый отчёт шефа жандармерии…

Генерал-майор свиты Его Величества командующий Отдельным корпусом жандармов К. Н. Рыдзевский на докладе перед государём был сух и лаконичен: там подавили… сям разогнали… кого выявили… арестовали… за кем плотная слежка… кто под контролем агентов «охранки»… где на данный момент самые одиозные фигуры, в том числе и скрывающиеся (в открытую) за границей.

И рекомендовал: ужесточить… усилить… ввести… урезонить…

Хмурился государь, казалось, снова уходя в свои мысли, как будто пропуская мимо ушей, витая в своих самодержавных облаках, не реагируя.

А хотя надо бы было.

Революция выглядывала из-за угла, облизываясь в предвкушении вкусить, насытиться… кроваво. Граждане-народ едва ли не открыто, за столом, на площадях шептались, выкрикивая исподтишка: «Царь дурак! Даром, что кровавый сатрап и плач» – всё как в агитках народовольцев.

Остаётся дело за малым – проиграть в войне.

До пролива Вилькицкого прошли рекордно быстро, разомкнув интервалы, что позволяло держать приличный ход (следовало наверстать вынужденное стояние у Карских ворот).

Ночью, что ледокол, что броненосцы, что «черноморцы» освещались по максимуму, так что даже концевой «Ослябя» в редком молоке тумана видел огни мощных прожекторов головного «Ямала».

Попадающиеся айсберги, заблаговременно упреждая по подсказке РЛС, обходили по большой дуге. Эти ледяные кочевники могли «разбросать» вокруг себя кучу отколовшихся кусков, от мелюзги до весьма приличных. Налетев на которые, тот же любой из «черноморцев» на 10–12–15 узлах мог покалечиться, пропоров обшивку.

Накануне на ледоколе прошло тяжёлое собрание, вместившее практически всех попаданцев (кроме вахты) в конференц-зале.

«Тяжёлое», так для себя однозначно определил капитан. Из-за мрачных лиц и немногословности экипажа. Многие уже были в курсе произошедшего. Возможно, не совсем имея полную картину, как именно «отыграл» финальную часть в этой драме Шпаковский, но в воздухе витало… даже не слово, а сочетание – «первая смерть». И из-за спины этого неоднозначного… «первая» выглядывал пугающий намёк, что «не последняя». Люди перешёптывались, бросали тревожные взгляды. От былого задорного оптимизма не осталось и следа. Жизнь подала себя уроком, как всегда лупя почти наотмашь, возюкая носом в са́мом вонючем.

Да что там почти.

Не удивительно было, если бы грешные мыслишки посещали едва ли не каждого. И не из-за того, что в каждом сидит «сука». Так просто предзаложено в человеке – выбор!

Ещё любители Библии толковали, дескать, человеку Богом дано право выбирать – «как». Как поступить. И компьютер-мозг индивидуума зачастую неосознанно просматривает все варианты, хотя бы просто для того, чтобы тут же отбросить исключительно неприемлемые, прикрываясь избитым «да мне подобного даже в голову бы не пришло!». Вот только где-то там (в подкорке) оставался, прятался осадочек. Скребя, дёргая ниточки нервов, примеривая на себя: «А вдруг?!»

Кэп говорил. Резко. Хлёстко. Аргументированно. Проникновенно. Пробирая до косточек.

И придумывать ничего не надо было. Рассказал всё как есть, о подмене документов с уголовным следом. О найденных в каюте припасах и бумагах с технической документацией – однозначно тип готовился «делать ноги». О попытке взлома армейского контейнера, опустив, может, уж совсем одиозные подробности. Однако свирепый видок Шпаковского – в порезах, ссадинах, в том числе на костяшках пальцев, что нервно сжимал-разжимал, говорил сам за себя.

Капитан понимал, что человеку от коллективного состояния круговой поруки до «спасайся сам» недалеко – один толчок – и начнут разбиваться на группы. Увидят, что «вот оно – уплывает из рук» – кинутся в крайности. Обособятся. А при совсем гадком раскладе расползутся, как крысы.