Люди огня - Наталья Точильникова

— А Дварака?

— Пусть висит.

Я отправился с Эммануилом. Мы кружили на вертолете над площадью. Холодно, промозгло, туман. Виден грязный поток Тибра и серая громада замка Святого Ангела. Заложники сидят прямо на асфальте, несмотря на холод и морось. Три дня не простоишь.

По нам разряжают пару магазинов.

Не достают.

Эммануил берет сотовый.

— Начинайте!

Это сигнал к штурму подземных коммуникаций.

А здесь? Террористы стоят по колоннадам между статуями святых. Я помню, что статуй сто сорок. Судя по расположению, шахидов не менее двухсот. Я с содроганием жду, что вздуется и поднимется асфальт площади, лопнет, как нарыв, и люди полетят в тартарары, превращаясь в кровавое месиво.

— А здесь, Господи?

— Здесь будет казнь, Пьетрос.

Кажется, становится светлее. На площади блестит вода.

Я поднимаю голову.

Небо клубится и разрывается, обнажая рваный лазоревый лоскут. Луч света, как нож, падает на площадь.

Казнь здесь уже была. Я помню. Я уже знаю, что произойдет.

Сверкает молния. Грохот. Смотрю на площадь. Асфальт цел. Зато порядка двухсот людей-факелов пылают на крыше колоннады. Мгновение — и только пепел.

На площади — движение. Люди встают на ноги. Усталые, грязные. Смотрят вверх.

У Эммануила звонит телефон.

— Да, Марк, мы начали. Ничего не… Проклятье!

— Что, Господи?

— По-видимому, аккумулятор. У Марка.

Еще бы! Как только прожил почти трое суток? Хотя конечно Марк — человек экономный, и при этом любит хорошую технику. Если выключать телефон после каждого звонка и не болтать попусту — дотянуть можно.

От храма слышен шум вертолетов. Я оборачиваюсь. На крышу Сан Пьетро сброшен десант. Теперь парашютистов не достанешь с колоннад. Некому доставать. Штурмуют окна по периметру купола и под сводом.

Опять телефон.

Господь кивает.

— Да, хорошо. Разминировали?

…

— Да, конечно. Не торопитесь.

Я вопросительно смотрю на него.

— Нельзя дать гарантию, Пьетрос. Там все забито тротилом.

Мы снижаемся. Зависаем метрах в пяти над площадью. Народ расступается.

Не рано ли? Взрыватели могут быть у тех, кто в храме.

— Спокойно, Пьетрос. Если я не хочу, чтобы что-либо взорвалось — оно не взорвется.

Я вспоминаю Францию. Маконские виноградники с неразорвавшимися бомбами. Но все равно не по себе.

Люди медленно покидают площадь, утекая с нее тремя ручьями на прилежащие улицы. Слишком медленно!

— Может быть позже? Вдруг они ждут только нашего приземления!

Эммануил усмехается. Кивает пилоту.

— Сажай машину!

Приземляемся нормально. Выходим. Эммануил решительно направляется к собору.

Звонит телефон.

— Да! — Господь говорит, не замедляя шага. — Хорошо. Вовремя.

Поднимаемся по лестнице. Входим. Народ расступается перед нами.

Я смотрю наверх. На хорах — спецназовцы. Наши.

Сквозь железную ограду карниза под куполом видны тела людей в черном. Под ним, по золотому фону латинской надписи: «Ты — Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою и дам тебе ключи Царства Небесного», по словам «Coelorum» и «tu es Petrus» стекает кровь.

Подходим к балюстраде вокруг спуска в крипту с мощами Святого Петра. Под балдахином Бернини, у центрального алтаря — два трупа: мужчина и женщина, рядом Марк и Мария. Живы.

Поднимаемся к алтарю. На платье у Марии дыры от пуль. Много. Крови нет. Эммануил смотрит на Марка. Спрашивает (почему-то мне кажется, что разочарованно):

— Ты жив?

— Я отдал пистолет Марии.

— И?

— Она поднялась из крипты на виду у всех. По ней стреляли. Она шла. Выстрелила в упор в этих двоих. Успела снять еще четырех моджахедов, пока ее не схватили. Но мы отвлекли внимание. Вовремя. Им было не до взрывчатки.

Господь кивнул, обнял Марию за плечи. Одной рукой. Она склонила ему голову на грудь, но он не сомкнул объятий.

Эммануил смотрел на убитых: Фатиму и двенадцатого имама.

— Снимите с него маску!

Марк опустился на колени. Содрал маску. Под ней оказалась еще одна — зеркальная, или точнее из отполированного до зеркального блеска металла.

— Обманщики, — усмехнулся Господь. — Уловка средневековых самозваных пророков. Ничего нового не придумали. Ну, Марк, снимай и эту.

Маска поддалась не сразу, но Марк справился с механикой, и нашим взорам предстало обычное человеческое лицо, темнокожее и темноволосое, с крупным носом. Скорее всего, его обладатель был арабом, а не персом.

— Этот меня не интересует, — сказал Эммануил. — Бросьте его с остальными.

Он перевел взгляд на женщину.

— А вот ты моя.

Он отпустил Марию и склонился над Фатимой.

Я не верил глазам: он воскрешал одного из злейших своих врагов.

— Любите врагов ваших, — усмехнулся он.

Фатима открыла глаза.

— Я твой Господь, «королева женщин». Уже три дня как. Ты знаешь.

— Кутиба, — тихо сказала она.

«Так было суждено».

— Где Якоб Заведевски?

— В крипте.

— Три дня прошло, — заметил я.

— Всего то! — улыбнулся Эммануил.

— Мы его принесем? — спросил Марк.

— Я сам спущусь.

Он спускался по лестнице легко и решительно. Мы шли за ним: я, Марк и Мария.

Запашок тот еще! Трехдневное пребывание толпы людей, которых не выпускают в туалет, сказалось на местном воздухе не лучшим образом. Сквозь вонь пробивался запах гниющей плоти. Я посмотрел вниз и заметил засохшие капли крови на пестром полу.

Якоб лежал прямо у стены. Даже не в нише. И не покрыт ничем. Куртка в пятнах крови и запекшаяся кровь на светлых, почти белых, волосах.

Я вспомнил Вену. Ночной Дунай, бар «Георгий и дракон», хойригер… Веселый город.

Не вязалось.

Эммануил склонился над трупом. Я отвернулся. Мне надоело смотреть на сцены воскрешения: ничем не лучше агоний.

— С возвращением, Якоб! — услышал я голос Господа.

— Здравствуй, Якоб! — сказал я, когда он встал, и тут же отвел взгляд, взглянув в его глаза, полные пламени.

В тот же вечер мы вернулись в Иран. Но не задержались там и суток. Наш путь лежал дальше на запад.