Сговор монстров - Крэйг Шоу Гарднер

Юнец от души расхохотался:

– Приятель, ты что, мифологию в школе не учил? Я Гиппогриф. Вообще-то я единственный Гиппогриф, насколько мне известно.

Неужели и этому тоже меня должен был научить Эбенезум? Или, может быть, любой ученик волшебника и так должен знать, кто такой Гиппогриф? Время от времени, когда нам случалось попадать в подобные переделки, я жалел, что не столь многому научился на поприще ученика чародея.

– Значит, вы единственный в своем роде? – переспросил я, изо всех сил стараясь не допустить какой-нибудь бестактности. Хотя не просто притворяться заинтересованным, когда ваш учитель чихает так, точно вот-вот с жизнью распрощается. – А что, – добавил я минуту спустя, – работы у вас, должно быть, не много?

Гиппогриф очень серьезно посмотрел на меня:

– Напротив. Поскольку я первый, то именно на меня ложится задача составить описание служебных обязанностей. – И, бросив исполненный гордости взгляд на свои копыта, добавил: – Я уникален, поскольку я – плод межвидового романа.

– Межвидового романа? – Не успели слова удивления сорваться у меня с языка, как я уже пожалел о сказанном: кто знает, быть может, это вопрос слишком деликатный, чтобы обсуждать его с первым встречным.

– Конечно. – Гиппогриф горделиво взъерошил перья. Нет, похоже, он не возражает против такого поворота разговора. И все же я чувствовал бы себя более уверенно, если бы кто-нибудь объяснил мне, как именно улыбаются орлы. – Отца моего ты видел. А моя мать была лошадью. Прекрасное сочетание, на мой взгляд.

– Вы хотите сказать, что при желании могли бы… э-э-э… вступить в близкие отношения с любым животным? – Я даже оторопел от собственной смелости.

– Разумеется! А также с птицей или рыбой!

Я прямо дар речи потерял от изумления. По собственному опыту зная, скольких трудов стоит завести роман с одной-единственной человеческой особью женского пола, я и представить себе не мог, как можно управляться со всем, что движется. Да уж, ученик волшебника и впрямь должен быть готов к неожиданностям. И все-таки любовная связь с самкой форели никак не укладывалась у меня в голове.

– Ты, похоже, несколько смущен, – заметил Гиппогриф. – Поверь мне, подобный опыт расширяет сознание. – Он снизил голос до шепота. – Скажу тебе по секрету, как раз сейчас я клею такую самочку оцелота, закачаешься! – И он смачно прищелкнул клювом. – Ага, вот мы и пришли! – Гиппогриф опустил заднюю часть туловища, и волшебник, ни на секунду не переставая чихать, кубарем скатился с его спины на землю у сооружения, которое из чистого милосердия можно было бы назвать полуразвалившимся сараем.

Стены, некогда ровные и прочные, прогнулись внутрь, словно постройка стремилась вернуться в свое исходное состояние и превратиться в кучу досок. Посреди одной из стен, ближе к крыше, красовалась дыра, которая раньше служила, видимо, окном. За долгую историю сарая дыры размером поменьше и не столь правильной формы, как первая, образовались и еще в нескольких местах.

– Наше лучшее помещение, – прокомментировал Гиппогриф. – Здесь ты и твой друг сможете отдохнуть. Другие звери сюда не заходят, так что тут тихо. Вашим единственным соседом будет единорог – он вон там, в загоне за деревьями. Зануда он, этот единорог, только и знает, что твердит о своих девственницах. Кто вообще видел хотя бы одну девственницу – или девственника, если на то пошло? Я поспешил согласиться.

– Да, кстати, – вспомнил Гиппогриф, – о побеге и не думайте. Среди нас есть животные, которые хорошо умеют находить людей по следу, а найдя, возвращают на место не столь бережно, как наш друг птица Рух. Спокойной ночи. – С этими словами Гиппогриф развернулся и ускакал.

Мой учитель набрал полную грудь воздуха, но, для разнообразия, не чихнул. Вместо этого он издал стон. Я поглядел на собравшиеся в небе облака и решил, что, каким бы жалким укрытием ни был предоставленный нам сарай, лучше все-таки провести ночь там, чем на улице.

Дверь сарая держалась на веревочных петлях. Я потянул ее на себя, надеясь, что пенька не рассыплется в труху. Раздался треск. Оттолкнув лишившуюся своих петель дверь в сторону, я буквально внес учителя в сарай. Никакого пола, кроме голой утоптанной земли, там не было. Я положил волшебника прямо на середину, как можно дальше от накренившихся, точно в дикой пляске, стен.

Эбенезум снова застонал, потом приподнялся на локте и высморкался.

– Это кошмар какой-то, Вунтвор, – только и сумел выжать он из себя между двумя вздохами.

Я попросил учителя отдохнуть, а сам решил выйти на минутку на улицу, чтобы поискать какой-нибудь ручей.

Шагнув к дверям, я спугнул парочку крылатых тварей, которые тяжело поднялись в воздух, каркая так, что кровь застыла у меня в жилах. Да и видок у них был не из приятных: тела как у грифов, а головы женские, причем довольно красивые. В общем, напугали мы друг друга как могли.

Вдобавок я чуть не полетел вверх тормашками, споткнувшись о пару каких-то посудин. Оказалось, их принесла очаровательная парочка. В одной была вода, а в другой – что-то дымящееся, отдаленно напоминающее рагу. Ну что ж, подумал я, по крайней мере наши похитители не планируют заморить нас голодом. Однако если на вид все они таковы, как те двое, которых я видел только что, то пусть лучше продолжают проявлять свою заботу издалека.

Я схватил по миске в каждую руку и понес их в сарай, к учителю.

В мое отсутствие Эбенезум смог сесть и слегка привести себя в порядок, так что теперь он выглядел вполне пристойно, если не считать потерянной шляпы.

– Да уж, – пробормотал он, когда я поставил обе миски перед ним. Потом вынул из рагу две деревянные ложки и передал одну из них мне. – Будьте как дома.

Ветер снаружи усилился. Сарай угрожающе заскрипел.

– Хорошо бы наш нынешний дом оказался столь же временным, как и это рагу, – сказал он, прожевав первую ложку варева.

Оно было съедобным, но абсолютно безвкусным – среди большого количества овощей угадывались куски не поддающегося (к нашему облегчению) опознанию мяса. Наполнив желудок, я пришел к выводу, что еда была, должно быть, приготовлена в расчете на удовлетворение потребностей как можно большего числа разнообразных существ. Потом я поинтересовался самочувствием учителя.

– Принимая во внимание обстоятельства, удивительно хорошо, – ответил Эбенезум, закончив облизывать ложку. – Вообще, когда можешь дышать, то все остальное нипочем. А чиханье прочищает носовые проходы. – И он рассеянно потер нос. – Болит немного, но ничего, до утра дотяну, особенно если удастся выспаться.

Волшебник удовлетворенно погладил живот.

– Вот, значит, как, – произнес он после минуты размышления. – У нас есть пара проблем. Во-первых, для моего носа тут слишком много магии. Хотя эти создания, что похитили нас, зла нам, похоже, не желают – они заметили, что я плохо себя чувствую, и отвели место, чтобы я мог оправиться. – Он обвел накренившиеся стены рассеянным взглядом. – С другой стороны, они могли привести нас сюда, желая просто от нас избавиться. Не думаю, что этот сарай переживет хороший летний ливень. – Волшебник оторвал взгляд от дерева, превращавшегося прямо на глазах в труху, и повернулся ко мне. – Во-вторых, похитители разлучили нас с остальными членами нашего отряда, хотя при сложившихся обстоятельствах последнее, быть может, и к лучшему. Однако вместе со спутниками мы потеряли личные вещи и некоторые важные магические инструменты. Поскольку в последнее время мои магические колдовские способности несколько ослабели, я не могу обойтись без этих вещей. Мне будет их не хватать. – Учитель снова умолк. Пальцы его, до сих пор рассеянно теребившие бороду, сжались в кулак. – В-третьих – и это уже гораздо хуже, – мы не можем продолжать наш путь в Вушту. События развиваются так быстро, что нам никак за ними не поспеть. Сегодня мне нужно выспаться. Завтра мы послушаем, что скажут эти твари, но долго оставаться здесь не будем. Если они не отпустят нас по-хорошему, придется бежать ночью.