Мегрэ колеблется - Жорж Сименон

Но как установить, был ли убийца в здравом уме в ту минуту, когда совершил преступление? Тем более можно ли утверждать, что он был в состоянии противиться аффекту?

Статья шестьдесят четвертая, Мегрэ немало спорил о ней, в частности, со своим старым другом Пардоном. О ней дискутировали почти на каждом конгрессе Международного общества криминалистов. О ней были написаны десятки и сотни трудов, в подавляющем большинстве собранных на книжных полках в кабинете Парандона.

— Ну как? Хороши колбаски?

И жизнерадостный хозяин наполнил стакан Мегрэ вином, не слишком выдержанным, зато сохранившим вкус винограда.

— Могу сказать, что ваша жена все такая же мастерица.

— Она будет в восторге, если перед уходом вы ей это скажете сами…

Квартира на улице Мариньи была под стать такому человеку, как Гассен де Болье, сжившемуся с судейской мантией. Командор ордена Почетного легиона, уж он-то никогда не ставил под сомнение ни Кодекс, ни право, ни себя самого.

Вокруг Мегрэ сидели за столиками люди худощавые и толстяки, одним было под тридцать, другим за пятьдесят. Почти все они ели в одиночестве, устремив взгляд в пустоту или уставившись в страницу газеты. И всех их объединял тот особый налет, который появляется от скудной и монотонной жизни.

Человек склонен представлять других людей такими, какими бы ему хотелось их видеть. Однако у одного был кривой нос, у другого скошенный подбородок, у этого — одно плечо значительно ниже, тогда как его сосед чрезмерно толст. Почти половина были лысые, и подавляющее большинство носило очки.

Но почему Мегрэ об этом подумал? Да просто так. Потому, что Парандон в своем кабинете показался ему похожим на гнома, а некоторые, кто позлее, назвали бы его мартышкой.

А мадам Парандон… Он видел ее только мельком. Она появилась лишь на мгновение словно для того, чтобы предстать перед ним во всем своем великолепии. Что могло соединить этих двух людей? Была ли это случайная встреча или результат каких-нибудь семейных сделок?

И у этой четы сын, который занимается у себя в комнате — мастерит электронные приборы и слушает музыку. С товарищем, сыном кондитера. К счастью для него, он выше и крепче отца и, если верить мадемуазель Ваг, мальчик спокойный.

Была еще его сестра, Бэмби. Она изучала археологию. Интересно, думает ли она всерьез в один прекрасный день отправиться на раскопки в пустыни Ближнего Востока или занимается своей археологией лишь для отвода глаз?

А мадемуазель Ваг, так горячо защищавшая своего патрона, с которым они любились только урывками в уголке…

Почему, черт возьми, они не могут встречаться в другом месте? Неужели оба так боятся мадам Парандон? А может быть, чувствуя себя виноватыми, они стараются придать этой связи беглый, мимолетный характер?

Были еще слуги: Фердинанд, в прошлом легионер, а ныне дворецкий, кухарка и горничная, которые ненавидели друг друга из-за продолжительности рабочего дня и размера жалованья, была горничная Лиза, которую Мегрэ не видел и о которой как-то мельком упомянули в разговоре.

Был Рене Тортю, которому как-то случилось переспать с секретаршей, а теперь он не спешил жениться на другой, с которой был помолвлен. И Жюльен Бод, начавший свою карьеру в Париже в качестве писца, тогда как истинным его стремлением была драматургия.

На чьей стороне стояли все эти люди? На стороне Гассенов? Или Парандонов?

Во всяком случае, кто-то из них хотел кого-то убить.

А внизу, в швейцарской, как на смех, восседал бывший инспектор сыскной полиции.

Напротив дома — сад президента Республики, и сквозь деревья, которые в этот год стали так рано зеленеть, виднелось знаменитое крыльцо, где репортеры обычно фотографировали хозяина, пожимавшего руки высоким гостям.

Не чувствовалась ли во всем этом какая-то нелогичность? По крайней мере, трактир, в котором сейчас сидел Мегрэ, казался куда реальнее. Это была сама жизнь. Конечно, здесь сидели маленькие люди, но ведь, пожалуй, все и держится на этих маленьких людях, даже если они и менее заметны, одеваются бедно, говорят тише, жмутся к стенке или толпятся в метро…

Мегрэ принесли из буфета ромовую бабу, обильно покрытую кремом — изделие, которым тоже славилась хозяйка. И уходя, он не преминул зайти на кухню, чтобы пожать ей руку и поцеловать в обе щеки. Так уж было заведено.

Надеюсь, теперь вы не будете так долго пропадать?

Если дело с убийством затянется, Мегрэ придется заходить сюда не раз.

Мысли его снова перенеслись к убийце. Убийце, который еще не совершил преступления. Потенциальному убийце.

А разве не расхаживали по Парижу тысячи таких потенциальных убийц?

Почему ему понадобилось заранее предупредить Мегрэ? Из каких-то романтических побуждений? Или чтобы казаться интереснее самому себе? А может быть, чтобы заручиться его свидетельством? Или для того, чтобы его успели удержать от этого поступка?

Удержать? Но как?

Мегрэ поднялся по солнечной стороне до Сен-Филипп-де-Руль и повернул налево, иногда останавливаясь возле витрин, где были выставлены дорогие вещи, зачастую бесполезные, но все же находившие покупателей.

Он прошел мимо писчебумажного магазина Романа, постоял, забавляясь чтением фамилий, напечатанных на визитных карточках и приглашениях и попавших сюда, казалось, прямо со страниц Готских Альманахов[8]. Из этого магазина доставлялась почтовая бумага, с которой все и началось. Без этих анонимных писем Мегрэ и по сей день не знал бы о существовании Паран-донов, Гассенов де Болье, всех этих дядей, теток, двоюродных братьев и сестер.

Другие люди, как и он, шли по тротуару, наслаждаясь тем, что блаженно щурили глаза от солнца и вдыхали теплый воздух. Ему хотелось плюнуть на все, вскочить в первый автобус с открытой площадкой и вернуться на набережную Орфевр. К чертовой матери всех этих Парандонов! Там, у себя, на набережной Орфевр, он, быть может, застал бы беднягу, который действительно убил человека, потому что не мог действовать иначе, или какого-нибудь молодчика с площади Пигаль, выходца из Марселя или Бастиа, который убрал соперника, чтобы почувствовать себя настоящим мужчиной.

Он уселся на терассе ресторанчика и попросил чашечку кофе. Потом вошел в телефонную кабину и закрыл дверь.

— Говорит Мегрэ… Соедините меня, пожалуйста, с кем-нибудь из моей бригады… Дайте любого… Жанвье, Люка, лучше Лапуэнта…

К телефону подошел Лапуэнт.

— Ничего нового, сынок?

— Звонила мадам Парандон… Хотела говорить с вами лично, и мне с трудом удалось ей объяснить, что вы тоже ходите завтракать, как и все люди.

— А что ей было надо?