Орден Сталина - Алла Белолипецкая

Каково это: снимать воздушные маневры из открытой кабины самолета – Анна знала очень хорошо; ей и прежде доводилось выполнять задания подобного рода. Да и гораздо более сложные задания, чего уж там скромничать. А теперь ей еще и помогал обретенный неизвестно каким образом дар предвидения.

Анна знала, что прямо сейчас «И-5», выделявшийся красным пятном на фоне серо-черного фюзеляжа «Горького», ляжет на правое крыло. Она навела камеру и – тренировочный самолет действительно на правое крыло лег, и Благин начал крутить правую «бочку» – фигуру далеко не из простых. Однако красавица никакого волнения не испытала, уверенная, что маленький истребитель обернется вокруг крыла моноплана без всяких проблем.

После выполненной фигуры «И-5» по инерции отнесло вправо, он вышел из кадра, и Анна, не ощущая пока никаких предчувствий, решила, что Благин на том и успокоится. Эта «бочка» с большим радиусом с земли была неотличима от мертвой петли, да и на пленке выглядела бы весьма впечатляюще. Совершить такое на тихоходном истребителе в непосредственной близости от «Горького» уже было подвигом.

Слегка расслабившись, Анна бросила мимолетный взгляд на часы – и тут-то в поле ее зрения попала, наконец, злополучная сумка, лежавшая теперь возле ее ног. «Что же это оттуда торчит?» – подумала молодая женщина и уже потянулась к сумочке, но – не успела в неё заглянуть. Вновь появился благинский истребитель, и теперь он ложился на левое крыло.

– Я поднимусь чуть повыше! – через плечо крикнул Анне пилот ее самолета и подкрепил свои слова жестом, указующим вверх; из-за гула мотора только по этому жесту красавица его и поняла.

Пилот «П-5», как и она сама, решил, что Благин станет сейчас крутить левую «бочку», после которой его понесет влево – как раз туда, где они только что находились. Но Николай Павлович прибавил газу и ринулся вперед. У Анны при виде этого мгновенно заледенели ладони, а затем подлый дар предвидения ударил ей в голову с такой силой, что она почти лишилась чувств. Однако камеры Анна не выпустила и продолжала снимать.

– Кто же это, интересно, разрешил ему фигурять? – воскликнул Танин отец, но, кроме его дочери, никто этих слов не услышал.

Пассажиры «Горького» при виде благинской «бочки» принялись восторженно кричать и показывали в иллюминаторы оттопыренные большие пальцы – как будто пилот истребителя мог их видеть; кое-кто аплодировал.

Прямо перед креслом, в котором сидел отец Танечки, находился маленький откидной столик; на нем лежали блокнот и карандаш. Девочка увидела, как папа начал что-то быстро писать на листке бумаги, а затем, вырвав листок из блокнота, поднялся и двинулся по проходу в сторону выхода из «прозрачной» каюты.

– Ты куда? – удивилась его жена.

– Надо передать записку радисту, – сказал инженер, – чтобы он срочно вышел на связь с этим идиотом…

Едва мужчина вышел, как маленький красный истребитель вновь возник за стеклом иллюминатора. Только летел он теперь иначе, не так, как в первый раз. И если бы обладательница плюшевого медведя разбиралась в фигурах высшего пилотажа, то поняла бы, что яркий самолетик делает заход на «петлю Нестерова».

«Ты ведь знаешь, что случится дальше, – едва не плакала одна часть Анниного сознания, – так сделай же хоть что-нибудь!..»

В это время истребитель «И-5» с Николаем Благиным за штурвалом начал двигаться рядом с крылом «Горького» в вертикальной плоскости с восхождением.

«Откуда мне знать, что случится? – другая, оппонирующая часть сознания Анны говорила спокойно, с рассудительностью и достоинством. – Да и сделать я ничего не могу. Времени не хватит. Либо всё пройдет благополучно, либо…» У Анны оставалась еще крохотная надежда, что предчувствие ее не сбудется.

Между тем красный самолет поднялся до высшей точки петли и, совершив оборот, начал нисходящее движение.

В этот самый момент Танин отец, один из ведущих инженеров ЦАГИ, передал свою записку радисту «Горького». Сама Таня глядела в иллюминатор и, не переставая, теребила ухо медведя.

На земле Миша Кедров восхищенно вопил вместе со всеми, кто был на трибунах, видя, как «И-5» выходит из мертвой петли. Коля Скрябин смотрел в бинокль на другой самолет – с открытой кабиной, и смотрел с откровенной неприязнью, гадая: прочла уже, или еще нет, любовную записку Семенова рыжеволосая незнакомка?

Григорий Ильич Семенов незадолго до этого вошел в здание администрации аэропорта и теперь разговаривал с кем-то по телефону, то и дело взглядывая через открытое окно на небо.

Коллеги Анны Мельниковой, оставшиеся на земле, снимали зрелище с нескольких точек – и все как один завидовали красавице, которая, словно валькирия, кружилась в вышине над ними.

«Ну, вот видишь! – с торжеством произнесла вторая, рассудительная Анна. – Ничего и не случилось! Хорошо, что ты…»

Договорить она не успела. Благин вывел свой самолет из мертвой петли, но чуть раньше, чем следовало, и очутился не под, а над правым крылом «Горького», что, конечно, эффект от выполненной фигуры несколько снизило. А затем «И-5» даже не врезался в крыло гиганта, нет: каким-то загадочным образом он упал на него сверху плашмя – примерно туда, где находился средний мотор.

Из-за того, что Николай наблюдал за кинооператорским самолетом, самого́ момента столкновения он не увидел. И поначалу не понял, с чего это вдруг над правым крылом «Горького» взвился клуб дыма – черного, как только что уложенный асфальт, и почему зрители стали один за другим вскакивать со своих мест, роняя себе под ноги папиросы, мороженое и газеты.

– В масляные баки врезался… – услышал Коля за спиной у себя чей-то густой бас.

Гигантский самолет тем временем начал крениться вправо, и отделившиеся от него куски чего-то полетели вниз. Тут только Коля навел бинокль на сам моноплан, и юноше открылась, приближенная цейссовскими стеклами, самая немыслимая из всех картин, какие ему доводилось видеть в жизни.

Какое-то время подбитый гигант летел, всё сильнее заваливаясь на один бок, а затем правое его крыло на две трети отломилось – с такой легкостью, словно это была деталь фанерной авиамодели, сделанной в кружке Осоавиахима. Зрители на трибунах не закричали, не ахнули: они все будто онемели и глядели на происходящее с безмолвным неверием.

Удар, который маленький самолет нанес исполину, оказался совершенно несообразным по силе. Если брать в расчет массу и скорость легкого и тихоходного истребителя, то получалось, что нанести такой удар он просто не мог. Но в масляные-то баки он как раз не врезался; зрители, собравшиеся на трибунах Центрального аэродрома, обсмотрелись. То, что они приняли за густой, чернильного цвета дым, было на самом деле черной вспышкой – на время ослепившей всех пассажиров, сидевших по правому борту «АНТ-20».

Содрогание самолета выбило из кресел всех, кто вместе с Таней сидел возле плексигласового окна в полу, и люди попадали на пол – ничего не видя перед собой. Когда же зрение стало к ним возвращаться, они никак не могли взять в толк, отчего это раскачивается пейзаж под ними? Землетрясение, что ли, в Москве началось?