Том 1. Отец - Николай Петрович Храпов

обоим своим спасителям и поспешил скрыться в ближайших кустах. Котомка его была полна сухарей, бобов и других продуктов. С великой радостью Петр поднялся опять повыше в горы и бодро зашагал на восток. Но изголодавшийся организм требовал своего, поэтому Петр часто делал привалы и развязывал свою котомку. Не прошло и десяти дней, как запасы его опять иссякли, несмотря на сильное желание растянуть их подольше, К концу подходило и терпение, а вершинам и хребтам не было видно конца.

В один из вечеров он, обессиленный, упал на землю и долго лежал, смотря на облака. Затем, собрав последние силы, Петр набрал хвороста и дров, развел огонь. Котомка была пуста. Только в углах ее он собрал горсть крошек и с глубоким вздохом высыпал их в котелок с водою.

В надвигающихся сумерках перед ним возвышался снеговой хребет, а что за ним, для Петра было загадкой. Таких хребтов он за месяцы скитаний перелез немало. Голова в изнеможении упала на грудь. Под рукою на дубине Петр нащупал кусок сыромятной кожи, с большим усилием оторвал ее и бросил в котелок. Поздно за полночь Петр с жадностью скушал все содержимое котелка, с силой пережевывая разварившуюся сыромятину.

Уснул он крепко, но проснулся с первыми лучами восходящего солнца. Отгоняя мысли о будущем и о прошлом, Петр решительно и уверенно стал карабкаться по снегу на хребет. Взбирался он без отдыха, а когда оставалось до верха не более двух-трех десятков шагов, ноги его подкосились и он упал. В глазах мутилось, казалось, вот-вот что-то в голове надорвется и лопнет. Но в этот самый момент ему на память пришли слова, какие он часто повторял: «Будет иметь свет жизни». Собрав последние силы и волоча за собою дубину, Петр ползком добрался до вершины горы.

Зрелище, открывшееся ему, настолько потрясло пленного, что он впервые за все долгие годы скитаний заплакал. В двухстах метрах от него, впереди, за снеговым обрывом, открывалась освещенная утренним солнцем равнина. Насколько охватывал глаз, далеко на горизонте она сливалась с небом. Остатки гор круто направо убегали на юг.

— Конец! Конец скитаньям моим! Вот она там, там… моя Россия! — шептал он.

Откуда только взялись силы у Петра, он торопливо приподнялся и неуклюже, то и дело спотыкаясь, поспешил к спуску. В самом начале спуска он расстелил шинель и долго отдыхал. Прямо перед ним, недалеко внизу, начиналась лесная зелень; еще дальше, за полосою лесов, где-то на горизонте синела равнина полей. Петр внимательно прислушался: снизу порывы ветерка донесли до него едва уловимые звуки жизни. Солнце во всей своей царственной красе поднималось над горизонтом все выше и выше, радостно озаряя все кругом. Никогда оно еще не было таким прекрасным, каким его Петр видел теперь.

Отдохнув, Владыкин встал, смотал по-солдатски шинель и бросил за спину. Затем еще раз оглянулся назад на пройденный путь и привычно сел верхом на свою дубину.

«Я свет миру: кто последует за Мною, будет иметь свет жизни», — опять промелькнуло в его сознании.

— Ну, Господи, благослови! — воскликнул он и скользнул вниз по крутизне, оставив за собой облако снежной пыли.

С соседней скалы испуганно взметнулся орел и, плавно описывая круги, поднялся в небо…

Глава 2

Починки — одно из сказочных глухих местечек Московской губернии. Летом деревушка из двадцати дворов терялась среди зелени лесов, лугов и оврагов. Даже приходское село Раменки, находясь всего в полутора верстах на север от Починок, могло разглядеть деревушку не иначе, как с золотоглавой каменной колокольни, возвышавшейся, как строгий страж, над буйной зеленью лесов и оврагов. Прелесть величественной природы была такова, что здесь можно было часами, вдыхая прохладу оврагов и ароматы полей и лугов, бродить не уставая. Само село, находясь на ровной возвышенности, красуясь полосками цветущего льна, гречихи и клевера, напоминало праздничное платье, подпоясанное серебристой полоской журчащего студеного ключа, бегущего из Жулихи в полноводную Цну.

Жулихой называли дремучий бор с таинственным Демидовым оврагом, барсучьими и волчьими норами. Соединяясь с Гарищем подковообразно на западе, он окаймлял починкские нивы и поля, огораживая их от афанасьевских и нестревских наделов. Городец, начиная от Раменок заросшим кладбищем, тянулся волнистою бахромою берез, лип, кленов и орешника к югу, большим полукругом отгораживал с востока починкские наделы от Кувакина и Сельникова. На юге, в полу верстовом разрыве между лесами, спускалась к приокской равнине деревня Нестрево, а посреди золотистых нив ржи, как мать, обнявшаяся с дочерьми, стояли три рябины.

Деревушка Починки ровной полоской тянулась в одну улицу вдоль густо заросшего оврага и огородными плетнями упиралась в его непроходимую чащобу. За свое узкое, но глубокое расположение овраг называли Вершки. Чего только там не росло: поверху непроходимой стеной стоял орешник, пониже, на склонах, росла черемуха, липа, рябина, в самом низу — ольха и осина. Все это переплеталось кустами малины и смородины. На самом же дне студеные родники в непроходимых зарослях осоки образовали самую настоящую трясину, так что перейти на ту сторону Вершков можно было только по кладям.

Деревенские ребята да кое-кто и среди баб рассказывали, будто при лунном сиянии кто-то из-за куста видел хороводы русалок, и даже кого-то они затаскивали к себе в воду, а в темную ночь на Ивана Купала видели якобы, как расцветал и увядал папоротник с его волшебной силой. А один раз пьяный дед Патетышка всю ночь проухал в болоте, а утром оказался на своей кровати как ни в чем не бывало. И многое другое рассказывалось. Потому в Вершках ни днем, ни тем паче вечерами детвора, проходя, долго не задерживалась, а выскакивала наверх, не переводя духа.

В самый жаркий летний день здесь было так прохладно и сумрачно, что, если бы не болотный запах, комары и сырость, можно было бы здесь часами отдыхать. Кроме того, в Вершках у каждого хозяина были свои срубы-родники ключевой студеной воды, да кое-где были поставлены баньки «по черному». Наверху, в ямах, парили, мяли и колотили лен от кострики, а в проточных местах связками лежали и мокли дубки, лыко, лукошки, ободья, окоренки, кадушки и многое другое. Здесь вечерами у плетня жених иногда часами подкарауливал свою любимую.

Примерно посередине деревни, по инициативе и с поощрения барина, был выкопан и устроен пруд, заполнявшийся водой из студеных родников. О, что это был за пруд! Жители деревни в летнюю пору наслаждались здесь в прохладной чистой воде от стара до мала. В полдень сюда заходил деревенский скот. Для детворы же этот