Живее всех живых (сборник) - Михаил Ардышев

Я замотала головой. Не слышу. Да не слышу я тебя, мальчик! Видимо, поняв столь простой жест, шар резко взмыл вверх под самый потолок. Я проследила его взглядом. Сначала ничего не заметила – слишком ярко он светил. Затем, как на негативе, опущенном в ванночку с проявителем, начало появляться изображение. На тёмном фоне потолка выступили шары – три, пять, восемь… Такого же размера, только не такие яркие. А точнее, совсем не яркие: мутные, затуманенные. И каждый был лицом. Страшным. Как в калейдоскопе масок – боль, страх, удивление, скорбь, ярость… Лица были взрослые, разных возрастов, мужчины и женщины, старики и молодые, но все неприятные, отталкивающие.

Я посмотрела на Сергея. Мужчины стояли на ногах, Юрий потирал ушибленную спину.

Подняла голову. Яркий шар медленно плыл к стене. Мгновенье – и он исчез, растворившись в бетоне. Остальные шары выстроились в линию, и, как под конвоем, направились в том же направлении. По одному исчезая в стене, они покидали поле недавней битвы.

– Инга, – Сергей подошёл ко мне. Спасатель ковылял следом. – Ты как?

– Нормально. – Я смотрела на мужа: лицо, плечи – всё было в порядке.

– Серёжа, ты ничего не чувствуешь?

– Что я должен чувствовать?

– Когда ты побежал к Юрию… Здравствуйте, Юра… ты ничего не заметил?

Спасатель подошёл и смотрел на нас со странным выражением на лице.

– Нет, а что?

– Я их видела. Привидения. Ты прошёл сквозь одного из них. Оно как раз висело над Юрием.

Сергей побледнел, Юрий смотрел на меня, не отрывая глаз. Повисла пауза. Все молчали. Я смотрела на мужчин, они на меня.

Борзенко осипшим голосом произнёс:

– Вы где остановились?

Муж ответил:

– В «Южной».

– Я вас подброшу. Флаер на площади. Борт семь-два-два-семь. Подождите меня там. Разговор есть. – Затем помолчал и добавил: – К вам, Инга.

Мы с Сергеем направились к выходу. Навстречу бежали синие униформы, кто-то тащил ловушки, разматывал кабель. Я обернулась. Молодой спасатель с лейтенантскими звёздочками стоял навытяжку перед Борзенко:

– Товарищ майор…

Мне раньше не приходилось летать во флаерах. Так уж сложилось. Пассажирские авиалайнеры не в счёт. Сидишь где-нибудь в середине салона аэробуса на 15Е или F, до иллюминаторов четыре-пять кресел, и всё ощущение полёта сводится к тряске при взлёте-посадке, да неожиданным воздушным ямам во время обеда-завтрака-ужина (ненужное зачеркнуть), когда вилка с нанизанной оливкой норовит попасть не в рот, а мимо.

Мы с Ингой сравнительно свободно расположились в кресле второго пилота. Честно говоря, снаружи флаер совсем не походил на летательный аппарат. Так, скорее гоночный автомобиль, с расположенной в кормовой части силовой установкой. Всё менялось, стоило заглянуть внутрь. Кабина пилотов авиалайнера – не больше, не меньше. Два кресла, два штурвала (именно штурвала, а не джойстика, как на последних типах самолётов), широченная панель. Прозрачный колпак, выезжающий сзади, только теоретически подразумевал аналогию с кабриолетом. «Без верха» на флаере не полетаешь, мотор просто не заведётся. Но обзор он давал великолепный.

Борзенко вёл машину мастерски. Учитывая скромные размеры Н-ска, путь из пункта А в пункт Б был выбран нестандартно – через пункт В. Мы сначала резко взмыли вверх по крутой траектории, затем, достигнув незримого потолка, качнулись, словно на качелях, и столь же стремительно понеслись вниз. Впечатление было потрясающим! Сердце кольнуло щемящее чувство дежавю – мгновенья из детства, когда мир казался таким большим, сахарная вата самой вкусной на свете, а мой папа – самым сильным человеком на земле. Мне лет восемь. Приехал луна-парк. Детям до двенадцати нельзя, но папа поговорил с дяденькой в будке, и вот мы уже сидим в кабинке-вагончике. Я крепко держусь за железные поручни, которыми меня пригвоздили к сиденью. Наш паровозик медленно тащится вверх, на миг замирает… и… падает в бездонную пропасть, и я падаю вместе с ним. Ветер бьёт в лицо, я не могу дышать, не хватает воздуха. И чуть не писаюсь от переполнившего меня немыслимого, взрывного коктейля из ужаса, восторга, удивления, радости…

Падение резко замедлилось, лишь когда до очертаний гостиничного комплекса осталась пара десятков метров. Сделав разворот над самой крышей, мы мягко приземлились в тенистой аллее невдалеке от главного входа.

Юрий заглушил двигатель, и сидел, держа руки на штурвале и глядя перед собой. Мы тоже не решались начать разговор.

Наконец, он произнёс:

– Мне надо вам кое-что рассказать. Там, в лесопарке, я не мог и не хотел – кто вы такие, чтобы всё вам выкладывать. Сейчас ситуация другая. – Он многозначительно посмотрел на Ингу. – Обстоятельства сложились таким образом, что вы оказались вовлечены.

– Мы многое уже знаем, – сказал я. – Про школу, про детей, про суд.

– Откуда? – удивился Юрий.

– Друг рассказал. Один учёный из вашего научного центра.

– Понятно. – Спасатель усмехнулся. – Они нам тогда сильно помогли со своими ловушками.

– Пси-акцепторами, – поправил я его.

– Да, пси… Придумают же название. Вечно они всё усложняют. И так ведь ясно. Нет, упрутся как бараны в новые ворота: не подтверждено, нет доказательств… А ты скажи просто душа, признайся сам себе. Куда там, будут твердить как заведённые: «пси-всплески», «пси-аномалии»…

Мы с Ингой сидели молча, не перебивали.

– Мы нашли доказательства. Случайно. Снимок сетчатки. – Борзенко посмотрел на меня. Я непонимающе покачал головой. Он объяснил: – В паспорт человека, любой – общегражданский ли, заграничный, – вклеены чипы с биометрическими данными, с цифровым снимком радужной сетчатки глаз. – Я кивнул. – Когда пошли массовые смерти, кто-то догадался снимать биометрию с умерших и сравнивать с их же прижизненными показателями. Набрали статистику, обработали на компьютере, выделили код. Загнали его в пси-модулятор, на каждой ловушке такой установлен. И всё! Фиксируем привидение, пси-всплеск по-научному, а на мониторе уже досье на него: кто такой, когда помер, фото и тому подобное. С детьми сложнее было. – Юрий вздохнул. – Погибли малолетние. Общегражданских паспортов ни у кого нет, заграничные только у трети. По этим базу создали, по остальным – ничего. Так и ловим по сей день безымянных призраков…

Борзенко протянул руку, взял пачку сигарет с полочки под панелью, помял её в руке и бросил назад.

Я вспомнил ухмылку Чернова: «Гоняются за душами неупокоенных…» Покачал головой. Нет, Гена, не всё так просто.

Инга подала голос, тихо спросила:

– Юра, что такое Эффект Эха? Как он связан со Школой?

– Вам ваш друг не рассказывал?

– Не успел, – ответил я и нахмурился, вспоминая концовку вчерашнего вечера.