Ловкая бестия - Марина Серова

— Да-да, — радостно подхватил Далматов-Бахх, — мы вместе…

— Спали, — закончил за него Симбирцев. — И по старой дружбе Ксюха иногда подкидывает Кешке заказы на новые шедевры.

— Между прочим, меня выдвинули на музыкальную премию, — снова посерьезнел Кеша.

— Наградят — обналичим. То есть обмоем, — отмахнулся Симбирцев. — А пока вот что, Кеша. Приезжай ко мне завтра на дачу обедать, там будут всякие серьезные люди, вместе и подумаем, как вписать турне этой твоей Ксюхи в наш общий проект. В два сможешь?

— Спасибо, Леня, мы с Эммой обязательно будем, — Бахх был явно польщен.

— Никаких Эмм, — безапелляционно заявил Симбирцев. — Если с Эммой, то можешь вообще не приезжать. Она мне в прошлый раз…

— Так выпили-то сколько, Леонид Борисыч, — пробормотал Бахх.

— А я в твоем доме, сколько бы ни выпил, зеркала не бил и голым по крыше не скакал, — веско возразил Симбирцев. — И сигарету в рюмке жены мэра не тушил. И архиерею на колени не запрыгивал…

— Да архиерей с мэром ко мне и не заглядывают, — попытался отшутиться Бахх.

Но сейчас Симбирцев уже не был настроен поддерживать эту тему. Босс стоял, вжав голову в плечи, и настороженно прислушивался.

— Слушай, опять эти звуки. Ты что, авангардистом заделался?

Действительно, скрежет снова возобновился, только на этот раз сюда прибавились надрывные кошачьи вопли, какие бывают по весне.

— Так это для клипа фонограмма, — пояснил Кеша. — Ксюха просила фон позабойнее.

…— Псевдонимчик изобрел, паршивец, — качал головой Симбирцев, когда наш лимузин отъезжал от дома композитора под разрывающие нервы звуки. — Бахх! Почти как тот, великий. А сам-то почти никто. Выехал на этой стерве, которая в столице осела и теперь строит из себя черт-те что. Хотя, надо признать, с финансовой стороны это довольно успешный бизнес…

«Осела в столице… — повторила я про себя слова босса. — Забавно, что несколько лет назад так мог кто-нибудь подумать и обо мне…»

* * *

Общежитие наполовину пустовало. В комнатах жили студентки, приехавшие из других городов — примерно половина от общего числа «ворошиловки».

Отец предлагал мне снять квартиру, предлагал несколько вариантов — возле бассейна «Москва», на Ленинских горах или на Суворовском.

Но я решила не связывать себя дополнительными обязательствами перед хозяевами — свобода и так была ограничена в стенах учебного заведения, так зачем же еще приноравливаться к хозяевам квартиры?

Как оказалось, я не прогадала, приняв такое решение. Несмотря на строгого коменданта общежития и довольно жесткий распорядок дня, я умудрялась чувствовать себя свободной и независимой.

Хотя в моей комнате стояли еще две кровати, ко мне, к счастью, никого не подселили и я жила одна, проводя досуг между письменным столом, библиотекой и прогулками по городу в выходные.

Наш быт пытались устраивать на полувоенный манер, только это не очень-то получалось.

К примеру, подъем был назначен на шесть тридцать, а занятия начинались в восемь. И поскольку нас никто не контролировал в этот промежуток, то большинство студенток открыто пренебрегало утренней зарядкой и холодным душем, а то и завтраком, уделяя все свободное утреннее время экспериментам с прической и косметикой, дабы явиться на первую пару во всей красе.

Правда, открытым оставался вопрос — перед кем им было красоваться? Перед престарелым лектором-международником, который вяло зачитывал передовицы «Правды» перед началом занятий? Или перед отягощенным стервой-супругой и семерыми детьми военным историком — донельзя усталым лысым великаном с одышкой?

Впрочем, были еще спецы по инязу — среди них попадались очень даже ничего, но никто из них не мог себе «ничего такого» позволить, потому что аморалка в «ворошиловке» каралась очень строго и в случае скандала студент вместе с преподавателем мог выяснять отношения уже за пределами института, и обратный путь — со стопроцентной вероятностью — был им заказан.

И если студент мог податься в какой-нибудь другой вуз, то преподаватель считай что простился с карьерой — после изгнания из «ворошиловки» его бы никто не взял работать по профилю, таково было негласное, но безукоснительно соблюдаемое правило.

«Отсюда просто так не уходят», — как-то раз пошутил дежурный по этажу.

Сначала мне казалось, что тут безумно скучно — полупустые этажи общежития, тишина в помещениях, раз и навсегда заведенный механизм учебной машины. Но, войдя в ее ритм, я уже не жаловалась на скуку — наоборот, времени для занятий стало явно не хватать.

Что же касается сокурсниц, то очень скоро я поняла: здесь существует две основные категории. Первая составляет из себя довольно замкнутый клан, и сюда входят чада самых высших чинов — на уровне министров, членов ЦК и Верховного Совета.

Я, что и скрывать, не раз могла убедиться во всех плюсах привилегированного положения. Ведь, как говорят, родителей не выбирают, и я с благодарностью пользовалась всеми благами, которые мне посылала судьба исключительно по праву рождения.

Но в новой ситуации я оказалась не то чтобы человеком второго сорта, а просто поняла, что есть те, кому повезло с родителями еще больше. Дочка какого-нибудь из секретарей ЦК могла глядеть на меня словно принцесса королевских кровей на заурядную графиню из провинции. Но я в отличие от многих моих однокурсниц — дочек обыкновенных генералов — не роптала. Что ж, теперь и мне приходилось изведать на себе снисходительные взгляды великовозрастных чад сильных мира сего — таковы прихоти Фортуны. И я впоследствии не раз убеждалась, что эта дама порой стремительно меняет своих любимчиков.

* * *

Лимузин еще долго петлял по пригородной зоне, пока не остановился возле длинной вереницы строений, выкрашенных полуосыпавшейся зеленой краской.

Все подходы к огражденной высокой частой решеткой территории были аккуратно забраны колючей проволокой. Судя по военной атрибутике, расставленной во дворе перед входом — пулемет на постаменте, направленный на скульптуру юноши в буденовке, и зенитка с проржавевшим дулом, — мы прибыли в какое-то военное училище.

— Все, — устало произнес Симбирцев, сверившись с часами. — Этот последний. Потом поедем ко мне ужинать? Ваш рабочий день подходит к концу.

И, не дожидаясь моего ответа, Леонид Борисович костяшками пальцев постучал в толстое стекло, отгораживавшее кабину водителя.

— Как обычно, — сказал Симбирцев, чуть опуская стекло и обращаясь к водителю. — Подрули к воротам и просигналь три раза.

Наша машина плавно въехала в тотчас же распахнувшиеся после звукового сигнала ворота и медленно покатила по пустому вытоптанному плацу к центральному входу в изогнутое буквой «п» здание.

У нас даже не попросили показать пропуска. Видимо, человек, к которому ехал босс, был здесь самым главным, если мог позволить беспрепятственно проследовать автомобилю на территорию части. И, видимо, он хорошо знал Леонида Борисовича и его машину.