Ты сияй, звезда ночная - Каори Экуни

Он надел туфли, положил в карман ключи и отворил входную дверь.

— Я сегодня на ночном дежурстве, так что не забудь запереть дверь. И помни, что надо выключить газ. И постарайся работать равномерно, ладно?

— Отлично. Я рада. У тебя, кажется, уже сто лет ночных дежурств не было, — сказала я.

Он как-то смущенно улыбнулся и крепко захлопнул за собой дверь.

Это правда, я действительно не слишком переживала, когда Муцуки приходилось работать по ночам. В одиночестве, наедине с собой мне проще расслабиться. Не поймите меня превратно, мне очень симпатичен Муцуки, я поэтому за него и вышла. Просто я вообще не верю в любовь, при которой люди обязаны быть вместе двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю. И все равно… ну, не собиралась я говорить Муцуки эту жуткую мерзость! Слова сами вылетели изо рта, и в ту же секунду я почувствовала такую боль, — даже слезы на глаза навернулись. Что со мной происходит?!

Мидзухо как-то раз сказала мне: единственное, что не устраивает ее в муже, — это его бесконечные командировки. Стоило ему уехать из города, она первым делом звонила мне.

— Мы только-только поженились, а он уже мчится незнамо куда и бросает меня! — причитала она в трубку. — Не понимаю, зачем мы вообще поженились, если он знал, как оно будет!

— Резонно, — сказала однажды я (не слишком сочувственно). — Что имеем, мы не ценим!

— И совсем это не так, — заявила она, ни секунды не раздумывая. — Он тоже очень по мне скучает, да, скучает, я знаю! — Замечательно, теперь она противоречила сама себе. — Ты просто не понимаешь, Секо!

Голос ее звучал раздраженно. Я, натурально, просто не понимала. Если подумать — может, именно поэтому она в последнее время и стала звонить мне по таким поводам гораздо реже?

Я закрыла словарь, выключила настольную лампу и встала из-за стола. Этим вечером сосредоточиться на работе никак не выходило. И расслабиться не получалось, даром что я одна дома. Я налила себе виски. Пошла в ванную, вставила в ванну пробку и открыла кран. Посмотрела, как с шумом наполняет ванну горячая вода. Кончиком языка коснулась виски в стакане. По глади напитка рябью побежали крошечные волны. Я полюбовалась рябью. Прислушалась, не звонит ли телефон, — не хотелось пропустить звонок.

Поставив стакан на край раковины, я удалилась в спальню, взять себе пижаму и свежее белье. Положила их в корзину. Сходила проверить ванну. Ванна была полна еще только наполовину, так что я перешла в гостиную и спела там лиловому человечку несколько песен. К тому времени как я допела и «Дождь», и «Песнь апельсиновых цветов», и попсовую песенку группы «КАТ-TUN», ванна наполнилась уже почти доверху. Я залезла в ванну со своим стаканом виски. Телефон я прихватила с собой, поставила на пижаму.

Последний раз я, наверное, виски в ванне лет сто назад пила — Муцуки протестовал. До замужества я частенько отмокала в ванне со стаканчиком — ощущение потрясающее. Алкоголь прямо по голове бьет, буквально наблюдаешь, как творит он свое волшебство, продвигаясь по кровеносным сосудам. Как же я это любила… Чувствовала: вся кровь, сколько есть ее в моем теле, шипит, точно газировка, несется по венам, как катер по водной глади. Голова плывет, восприятие необычно обостряется.

Муцуки сказал — я гублю себе сердце. Умолял, требовал — и таки заставил меня пообещать никогда так больше не делать. Никогда. Я кивнула, сказала — конечно, никогда больше, но сдерживать свое обещание не собиралась. В настоящую секунду я шлепала ладонью по воде и слушала тихие всплески. Против вранья я никогда ничего не имела. По сути, самое удивительное — это что я вообще держала данное слово аж четыре длинных месяца… Я продолжала бултыхаться в воде, выплескивать ее из ванны и разбрызгивать по полу, пока руки не устали.

Вылезаю из ванны. Выпиваю маленькую банку пива. Чувствую — глубоко в голове пиво смешивается с виски. Меня несет на волнах опьянения. Кружится голова.

Телефон той ночью так и не зазвонил.

Муцуки вернулся домой — как обычно, с целой кучей булочек. Врачи в больнице после ночных дежурств освобождаются от работы на все следующее утро. Поскольку во второй половине дня им все равно возвращаться на работу, разумнее, наверное, поспать прямо в больнице… но Муцуки всегда возвращался домой. По пути он покупал булочки, мы вместе завтракали, а потом он принимал душ, переодевался в свежую рубашку и отправлялся назад в больницу. Каждый новый день надо начинать с чистого листа — таков девиз Муцуки.

— На улице так замечательно… — Он щеткой стряхнул соринку с только что снятого костюма.

— Знаю. У нас, если ты заметил, окна есть.

Муцуки замер. Быстро взглянул на меня. А потом бодрым, радостным тоном сообщил:

— А у них — новый сорт булочек. Догадайся, какой?

— Вот уж не знаю.

— Только с изюмом! — воскликнул он. — Открой, сама увидишь. — Он кивнул в сторону коробки на столе. — Помнишь, ты как-то говорила, что в булочки с изюмом вечно добавляют кардамон? А ты любишь изюм, а кардамон терпеть не можешь? Ну, так эти — только с изюмом, вот я и подумал — наверное, они тебе понравятся…

— Муцуки! — обрываю его на полуслове.

Все. Больше я не вынесу. Ну зачем ему безостановочно быть таким любезным?! Я же уже умоляю его мысленно — просто замолчи, замолчи, а он, похоже, не слышит!

— Я переспросил девушку в булочной — ну, ты понимаешь, хотел убедиться. Она такая милая, ты представляешь, даже дала мне попробовать бесплатно, и…

— Так. С меня хватит. — Прийти домой наутро и с порога заговорить о булочках. У меня бешенство к горлу подступило.

— Секо, на что ты так злишься? — спрашивает он.

Муцуки полагает, что для всего на свете нужна причина.

— Я ни на что не злюсь. Я просто не хочу есть. Не надо было мне ничего приносить. Ты что, не устал? Ты же всю ночь работал? Вот и не стоило, знаешь ли, приезжать домой! — пулеметной очередью выдала я.

Говорю — я пойду подремлю. Снова ложусь в постель. С головой забираюсь под простыни и рыдаю.

Сдерживаться дальше сил уже нет. Пытаюсь приглушать всхлипывания, глаза и нос уже жжет и щиплет. Дышать больно, вся постель насквозь мокрая от слез. Чуть погодя с легким скрипом приоткрывается дверь, и я слышу голос Муцуки.

— Все, я пошел! — говорит он.

— Да не могу я понять, что ты хочешь сказать, когда ты так плачешь! — кричит Мидзухо в трубку. — Что случилось? Муцуки здесь?

— Нет его. — Я начала икать. — Муцуки — ик — в больнице. У него — ик — сегодня было ночное дежурство! — прорыдала я.

— И ты поэтому так плачешь?

— У Муцуки было ночное дежурство… — Я снова икнула.

— Да, да, ты уже сказала. Дальше что?!

— Вот… вот из-за этого!..

— Секо?

Я рыдала в трубку — и сама не знала, почему рыдаю.