Правдивая ложь - Марина Линник

– Дети мои, преданные слуги Господа нашего и верные вассалы короля, – так начал свою речь Людовик. – Наконец-то мы все воссоединились, и теперь, смело глядя опасности в лицо, мы можем двинуться туда, откуда слышны стоны и плач наших единоверцев. Иерусалим жаждет освобождения, и каждый истинно верующий в нем молится о том, чтобы вы пришли ему на выручку. Настал час расплаты для неверных, оскверняющих наши святыни… Так пусть наш путь будет путем очищения!

– А по пути можно еще и карманы себе набить, – проворчал стоявший около Жирарда де Сен-Мор рыцарь. – А то целых два месяца болтаемся без толку. Ни денег, ни нормальной еды, ни дела… Сидим и подыхаем от скуки.

– Тебе бы только брюхо набить, Балдуин, – послышался в ответ насмешливый голос. – Смотри, скоро в доспехи не влезешь или лошадь под тобой прогнется.

– Клянусь, если ты не закроешь свой грязный рот, я тебя отучу говорить гадости, Раймонд.

– Ха-ха-ха, а ты еще в состоянии удержать меч в руках? Да ты так обленился, что и обыкновенный нож уже не поднимешь.

В ответ послышался яростный рык рыцаря, разъяренного подобными издевательствами.

– Потише, потише, граф, – уворачиваясь от удара и хохоча, ответил Раймонд Клермонский, учинивший весь этот беспорядок. – Король говорит! Умерь свой пыл. Оставь силы для сарацинов.

Людовик прервал свою речь и, сурово посмотрев на зачинщиков скандала, тяжело вздохнул. Вот уже два месяца ему то и дело проходилось усмирять пыл воинственно настроенных вассалов. Не проходило и дня без того, чтобы в лагере не вспыхнула какая-нибудь ссора или драка.

– Завтра на рассвете, – продолжил король после небольшой паузы, – мы двинемся в путь. Не всем суждено будет вернуться на родную землю. Но слава, честь и доблесть, которую вы проявите в боях за веру, навсегда прославят ваши имена. О ваших подвигах будут слагать легенды и стихи. Так не посрамим имя Господа нашего! Аминь!

«Я вернусь к тебе! – еле слышно дал свою клятву Жирард де Сен-Мор. – Я пройду огонь и воду, горы и пустыни, зной и леденящий холод. Но никто и ничто не остановит меня. Я преодолею все: обману смерть и перехитрю самого Дьявола, но вернусь к тебе, моя милая и дорогая Габриэлла. Я обещаю!»

Впоследствии Жирард часто вспоминал эту клятву, которую дал накануне отплытия к чужим неведомым берегам. Слова, сказанные в порыве страсти, оказались для него пророческими. Но трагические события, участником которых станет граф де Сен-Мор, были впереди, поэтому пока, не ведая своего будущего и воодушевленный словами короля и данной самому себе клятвой, он направился к палатке, чтобы как следует подготовиться к дальней дороге.

Клевета двоих делает преступниками, а третьего – жертвой.

День близился к концу. Габриэлла, позабыв про холод, который пришел вместе с промозглым сизым туманом, окутавшим близлежащие поля и леса, стояла на стене замка, как каменное изваяние, и смотрела на дорогу. Голодный и продрогший Буффон, сменивший замерзшую на сильном ветру Арабель, время от времени пытался образумить госпожу и заставить ее вернуться в комнату.

– Моя госпожа, послушайте же, наконец, меня. Вы целый день стоите здесь, не сводя взгляда с дороги, – старался вразумить ее шут, – вы ничего не ели, ничего не пили весь день и, наверно, ужасно замерзли. Так и заболеть можно… Если бы Жан прибыл в замок, то вам немедленно бы доложили.

– Буффон, – повернувшись к слуге, промолвила, наконец, Габриэлла. – Разве ты не понимаешь, что сейчас решается судьба моей сестры? Неужели ты не чувствуешь, что смерть опять стоит на пороге замка? Ле Бург уже собрал в зале своих изуверов, предвкушая завтрашнюю победу… Единственное, я не понимаю, почему она? Долгими ночами, проведенными без сна, я часами размышляла над этим вопросом. Пыталась найти связь между смертью родителей и уверенностью инквизитора в виновности Филиппы. Но связи нет!

– Может, и есть, – как бы невзначай бросил Буффон, глядя себе под ноги.

– Что? – девушка быстрым шагом приблизилась к шуту. – Повтори, что ты сказал.

– Согласно старому завещанию госпожа Филиппа после смерти родителей наследует замок и все земли вокруг него.

– И что из этого следует? – так и впившись взглядом в Буффона, поинтересовалась Габриэлла.

– А то, что, вступив в Орден милосердия, она бы передала все имущество Церкви…

Но после смерти ваших родителей госпожа Филиппа наотрез отказалась от прежних идей и…

– …и они решили завладеть всем, убрав с пути наследницу, – договорила за шута девушка. – Господи, какая же я глупая! Но откуда ты это узнал?

– Сегодня утром мне удалось подслушать разговор двух доминиканцев, которых, благодаря нашему милейшему инквизитору, в замке уже великое множество.

– Но если все дело только в завещании, то надо предоставить им подлинник и тем самым спасти сестру!

– Не думаю, что это поможет, моя госпожа, – поеживаясь, возразил Буффон. – Простите мою невольную жестокость, но, мне кажется, вопрос о казни уже давно решен, и весь этот суд – просто хорошо разыгранное отцом Домиником представление. Вы же помните его знаменитую фразу: «Никто не избежит кары Господа нашего!»

– Увы, да. Скольким людям она принесла несчастье… Но если Жан все-таки привезет решение короля, все еще может измениться.

– Будем молиться, госпожа… А сейчас спустимся вниз. Уже стемнело, да и дорогу заволокло туманом. А через час вы не сможете разглядеть в нем и вытянутой руки… Молитесь, моя госпожа.

– Да, ты прав. Будем молиться. Молиться и ждать, – машинально повторила Габриэлла, в последний раз бросив взгляд на дорогу.

Но ни вечером, ни ночью, ни рано утром слуга, посланный госпожой с прошением к королю, так и не появился. Опасаясь самого худшего, Габриэлла с восходом солнца приказала Буффону и еще одному слуге выехать навстречу Жану. К полудню на дороге появились двое всадников на взмыленных лошадях. Один из них держал на поводу коня, через седло которого было что-то перекинуто. По мере их приближения девушка все отчетливее различала хмурые лица двух всадников и безжизненное тело третьего. Подъехав поближе, Буффон поглядел на стоявшую на стене замка госпожу и отрицательно покачал головой. У Габриэллы сжалось сердце: приказа короля об отсрочке суда не будет. Но самое главное: теперь никто и ничто не сможет спасти Филиппу. Она обречена…

– Госпожа, все готово. Инквизитор… отец Доминик требует собрать всех в зале.

– Хорошо, Арабель. Я сейчас буду.

Устремив еще раз печальный взор на всадников, девушка спустилась в залу, которая была полностью забита людьми. Вассалы герцога, многочисленные прислужники, крестьяне – все собрались, чтобы присутствовать при оглашении приговора, на который показания свидетелей уже не могли повлиять. Оставалось надеяться только на чудо. Но… чуда не произошло.

С первой минуты этого несправедливого судилища всем стало ясно, что о беспристрастности Доминика ле Бурга не может быть и речи. Желая отомстить за старые обиды, удовлетворить свои амбиции и страсть к совершению злодейств, инквизитор всеми силами старался опорочить, очернить обвиняемую. Филиппа, похожая на тень, никак не реагировала на резкие выпады священника и ложные свидетельские показания, тщательно подготовленные и отредактированные отцом Домиником. Неподвижно сидя на скамье, она лишь изредка кидала грустный взгляд в сторону сестры. Читая в глазах Филиппы глубокую печаль, Габриэлла понимала, что та мысленно прощается с ней. И от этого сердце воинственно настроенной Габриэллы начинало бешено колотиться.