Пророк Темного мира - Сергей Волков

«Вот она — судьба, — понял Бойша. — Шаг шагнуть — и будет. Все будет!»

— Как Луху обманем? — сглотнув тягучую слюну, спросил он вместо прямого ответа.

— На это есть у меня саван-трава. Мыстобой, БойшаЛогсын, морды холстинами мокрыми обвяжем, да я и кину в костерок шепотку. До утра все спать будут, словно дитятки у мамки в люльке.

На том и порешили. Вскоре, прихватив лопату, два топора и пару мешков из крепкой рогожи, двинулись кладопытцы по заросшей частым осинником прогалине прочь от погруженных в зачарованный сон возчиков…

…По ночному лесу идти — страх терпеть великий. Понял это Бойша давно и заучил накрепко. Пока лезли они трескучим осинником, еще ничего было. И глаз к темноте привык, и нога ступала уверенно, ходко. Но вот кончились серебряные заросли, и Архип, шедший первым, махнул единственной своей рукой — стой, мол.

Перед кладопытцами открылась неширокая прогалина. Уполовиненное волчье солнышко выплыло из-за резной кромки леса и осветило корявые, словно смертной мукой изломанные, деревья, что росли там и сям на голой земле.

— Ворная пустошь это. По сторонам не гляди, Бойша Логсын, за мной ступай, и быстро, быстро! — вполголоса распорядился возчик и стелющимся, охотницким шагом двинулся вперед.

В мертвенном свете луны все вокруг — деревья, кусты, заросли иван-чая — приобрело вдруг странный, пугающий облик. Чудились Бойше злобные лешие, что тянули к нему свои лапы, виделись дикие звери и гады ползучие, готовящиеся напасть на путников.

Заухал на кривом суку раскидистого дуба филин, сорвался с места и, мягко маша пушистыми крыльями — ш-шух! ш-шух! — пронесся над головами путников, едва не задев Бойшевой шапки.

От неожиданности приказчик присел, вскинул руку для обережного знаменья, но тут же зашипел на него ужом Архип:

— Не с-смей! Все дело сгубиш-шь! Поспешай, Бойша Логсын, скоро уже…

Волчье солнышко убралось за восходный окоем. Надвинулась тьма. Ворная пустошь кончилась, и ветви столетних елей сомкнулись над людьми. Тут лес и показал свой норов.

Загукали, заверещали на разные голоса неведомые твари, заскрипели стволы деревьев, зашевелился мох над узловатыми корнями. Враз припомнились Бойше сказки бабки Тряпихи. Когда он еще мальцом был, собирала бабка ребятишек со всей лабы к себе в избу, сажала на лавку и рассказывала жуткие побасенки про упырей, вурдалаков, колдунов, оборотней и иную незнать. Сказки ее страшные непременно оканчивались смертью парня или девки, которые с незнатской силой тягаться вздумали. У Бойши зашлось сердце — а ведь не врала бабка, ей-ей, не врала…

«Я ведь и впрямь точно в сказку попал! — со страхом думал Бойша. — Пропадет моя буйная головушка, как есть пропадет, а все через Вас, Талина Званна! Все — через Вас…»

Впрочем, возчик, по-прежнему шагавший впереди, на проделки нечистой силы, казалось, и внимания не обращал, знай помахивал легким сучкорубным топориком, ссекая мешавшие идти ветки.

Наступал самый глухой, черный ночной час. На далеком болоте (уж не том ли самом, где Буртасову рать гады гложут?) протяжно дунула выпь, и тут же, вогнав Бойшу в холодный пот, ответил птичьему гласу человеческий стон, полный муки и страдания.

«Все! Пропали! Счас разума лишимся!» — мелькнуло у Бойши в голове, и он обеими руками вцепился в кожух Архипа.

— Тихо-тихо, паря… Тихо… — скороговоркой, будто лошадь, утишил его возчик, достал из-за пазухи клочок бумаги, не спеша обернулся: — Посвети-ка, Бойша Логсын! Пришло время слово заветное читать… — В мятущемся свете огневицы звучным голосом прочел возчик три непонятных слова: — Нагар-ысь! Змар-ысь! Евтарп-ысь!

И едва замолчал он — зашумел, завыл ветер, заскрипели ели, соря хвоей, сизый туман поплыл отовсюду, окружая путников. Вот туман по колено, вот по пояс, вот по грудь уже…

— Ну, почитай, пришли! — выдохнул дрогнувшим голосом Архип и, спрятав бумажку с колдовским наговором, ступил меж двух неохватных елин, растущих из одного корня. Бойша поспешил за ним — и охнул, увидев, где очутился.

Перед ними расстилалась большая, с версту на полторы, поляна, по краю окруженная лесной стеной. На закатном, гибельном краю ее угадывался голый торфяник — озерца воды, кочки, тоненькие стволики иссохших на корню елочек.

У болота, сквозь чудные сумерки, что ночь собой заменили, виднелись остатки деревни — просевшие избы, пьяно шатнувшиеся в разные стороны плетни и прилегший на бугре частокол.

— К-р-р-а-в! К-р-р-а-в! — прокартавил с сухой березы ворон, птица злая. Бойше почудилось, будто крикнул он: «К-р-р-ови! К-р-р-ови!»

У подножия березы и начинался погост бармов — холмики глинистой земли, оплывшие за века, и у каждого — тонюсенькая ольшинка на ветру ветвями машет.

Чуть поодаль — с десяток холмиком побольше, наподобие горочек небольших. Поглядел на них Бойша — и кольнуло его в самое сердце. Вроде знак какой, а к добру ли, к худу — кто знает?

Архип, уверенно отмахивая рукой, пошел прямо к крайней могиле, вкруг которой непонятно зачем кто-то неведомый тонких колышков набил — вроде забора.

«Эван! — подивился Бойша. — На кой ляд забор-то такой? От ежей, что ли?» И еще подумал: «Вот она, значит, какая, деревня бармов. Не обманул возчик, вывел. И слово сказал, от беды уберег. Ну, теперь только бы до богатства добраться да ноги унести…»

Приятное виденье опять посетило приказчика: бежит по путеводной плеши конь «Самсон», пыхает огнем в летучем пузыре смердуний дух, туго выгибается подвесной парус, а на передке в белой мерлушковой шапке стоит Бойша под ручку с молодой женой и в трубу зрительную глядит…

Спохватившись, подвысил Бойша мешок, из которого черен лопаты торчал, и побежал следом за Скворцом. А тот уже у чудного заборчика остановился, нагнулся и — невиданное дело! — почтительно, шапку сняв, постучал в крохотную, не больше печной заслонки, дверцу.

«Это он к кому ж?» — не понял Бойша, но вдруг ударила с темных небес синяя молния, затрещал воздух, дохнуло холодом, земля зашаталась, и вырос из могилы человек. Голый, худой. Глянул на него Бойша — и дышать забыл. Обмер. Понял — все, пропал…

Росту в том человеке было две сажени без малого. Кожа желтая, сухая, вся струпьями. Кое-где на голове, босой, словно колено, полопалась кожа, и кость белая в те прорехи торчит. Жутко…

Еще разглядел Бойша: висит у человека до земли мочалом седая борода, ноги мосластые, на руках ногти в трубочки, как береста, завернулись. Старик, древний, разве что мхом не порос. Но глядит — будто насквозь глазами-угольями прожигает! Чаровник чащобный, сам Атям, не иначе! А ведь и не чаровник он вовсе. Незнать! От такого не спастись, не вырваться…

— Вот, дедушка… — кланяясь, зачастил Архип. — Слово мое крепкое. Обещал я откуп — принимай! Возвертай руку мою и обещанное золотишко не позабудь…

— Пришел. Привел. Вижу, — сказал дед, и почудилось Бойше, что в голосе его скрип веток древесных слышен. Шагнул старик вперед, у заборчика своего остановился. Ветер шевелил его бороду, разбойничьим высвистом пел в ветвях сухой березы.