Дочь Аушвица. Моя дорога к жизни. «Я пережила Холокост и всё равно научилась любить жизнь» - Това Фридман

Незаметно к немецким солдатам примкнули и местные: группы поляков-арийцев с одобрением наблюдали за унижениями евреев. Придя к власти в Германии, нацисты узаконили силу толпы, апеллировали к менталитету бандитов. Сразу же после вторжения в Польшу они по той же схеме начали поощрять самые низменные инстинкты поляков-антисемитов.

Обычные поляки понаблюдали за происходящим и пришли к выводу, что принятие немецких убеждений увеличивает их шансы на выживание в расширяющихся границах гитлеровского Третьего рейха. И они подключились к их зверствам.

Через семь дней после получения контроля над Томашувом немцы отобрали и убили 1000 жителей, 300 из которых были евреями. Фашисты выбрали представителей интеллигенции и высококлассных специалистов: раввинов, юристов, учителей, врачей — краеугольный камень любого цивилизованного общества. Они нейтрализовали самые яркие умы, которые, конечно, как никто иной, представляли угрозу враждебному режиму. Уничтожение лучших людей города можно назвать своего рода обезглавливанием, ведь отрезав голову и избавившись от мозга, узурпаторы сводят к нулю шансы на восстание порабощенного сообщества. Гитлеровцы считали, что евреи имеют право на жизнь только с единственным условием — остаются те, у кого были навыки или физические силы, чтобы работать на нацистскую военную машину. Они готовили нас к рабскому труду.

Девяносто евреев были заключены в лагерь Бухенвальд рядом с Веймаром, в 274 километрах к юго-западу от Берлина. Бухенвальд стал одним из первых концентрационных лагерей Германии и испытательным полигоном для «Окончательной резолюции Гитлера». Из 300 евреев, арестованных в Томашув-Мазовецки в тот день, 13 сентября 1939 года, только 13 пережили Холокост.

А ведь это было только начало. Месяц спустя, 16 октября, они сожгли в Томашув-Мазовецки Великую синагогу. Затем, еще через месяц, они сравняли с землей две оставшиеся в городе религиозные святыни. Всем еврейским предприятиям и торговым площадкам было приказано вывесить на входе звезду Давида. Многие семьи были выселены из своих домов, чтобы освободить место для немцев, которые назначались править нами.

Первые дни оккупации задали тон моему детству. События 1939 года повлияли на мою жизнь, как и на жизнь каждого еврея на Земле. Тот же эффект возымела последующая ликвидация еврейского гетто. Я не утверждаю, что мой опыт — худший из того, что люди пережили во времена Второй мировой войны. Но сцены, невольным свидетелем которых я стала, были одними из самых унизительных в истории человечества. Поскольку я была ребенком и это было так давно, я не помню конкретных дат или деталей всего, что происходило у меня на глазах. Имена из прошлого, которые когда-то были мне знакомы, стерлись из моей памяти — в отличие от лиц.

Тем не менее все, что я как взрослый человек делаю сегодня, каждое решение, которое я принимаю, обусловлено силами, которые окружали меня в годы моего становления. Я верю в Бога. Согласно нашей Торе, Священным Писаниям, которые руководят нами, Бог научил человечество разнице между добром и злом. Мы верим, что Бог дал всем нам свободную волю. Одним из последствий свободы воли является то, что люди склонны выбирать темный путь.

Ни один ребенок не должен видеть того, что видела я. Ни один ребенок не должен подвергаться голоду, пыткам или обращению с ним, как с недочеловеком. Мое детство было украдено у меня, едва я научилась общаться. Возможно, только врожденная невинность юных лет позволила мне прожить полноценную и относительно счастливую жизнь. Но я всегда пользовалась своим опытом как топливом для движения вперед. Дети во всем мире, как правило, жизнерадостны и при попутном ветре могут оправиться от самых жутких потрясений.

Взрослым повезло меньше. Они страдают гораздо больше, потому что больше понимают. Я знаю это на примере того, что случилось с моей прекрасной, замечательной умницей-мамой, чей свет столь преждевременно погас. По сей день я бережно храню память о ней, не в последнюю очередь восхищаясь ее мужеством и мудростью, которыми она всегда делилась с окружающими. Я потеряла свою детскую непосредственность в еврейском гетто в Томашув-Мазовецки, в тот момент, когда я выглянула из-за скатерти.

На протяжении первых лет моего детства зло стояло у меня за спиной на каждом шагу. Я убеждена, что распространенное послевоенное немецкое оправдание «Я просто выполнял приказы» не имеет под собой никаких оснований. Просто большинство выбрало тогда сторону зла. Надеюсь, что, если мои читатели что-то и возьмут из моей истории, так это неизменное стремление к свету.

Глава 3. А потом они пришли за мной

Еврейское гетто, Томашув-Мазовецки, оккупированная немцами Центральная Польша

1942 ГОД / МНЕ 4 ГОДА

Согласно основополагающим принципам организованного проведения Холокоста, первыми нужно было избавиться от интеллектуалов. Причем немцы продолжали регулярно возвращаться за ними, на случай если кого-то пропустили. Эсэсовцы не торопились подходить к входной двери одного из умнейших людей в моей семье. Однако весной 1942 года так же неизбежно, как сама смерть, они все-таки появились и забрали дядю Джеймса (того самого с кустистыми бровями), женатого на моей замечательной тете Хелене, сестре моего отца.

Дядя Джеймс, немецкий еврей, был юристом, обладал тонким умом, и я просто боготворила его. Сидеть у него на коленях и играть с его бровями — одно из моих самых ярких ранних воспоминаний. Так вот, дядя Джеймс опрометчиво понадеялся, что он может быть полезен нашим тюремщикам.

Он надеялся, что его знание языка и работа переводчиком могут спасти его и семью. Бедный дядя Джеймс. Как и многие евреи, он был введен в заблуждение. Для нацистов все евреи были расходным биоматериалом. Им не нужны были переводчики. Они не вели разговоров, которые требовали бы перевода на польский, идиш или иврит. Они отдавали приказы на языке, понятном каждой расе на земле: насилие.

Даже сейчас, восемьдесят лет спустя, я не знаю точно, как оборвалась жизнь дяди Джеймса, но, изучив различные исторические источники, я подозреваю, что его застрелили возле своего же дома. Я только надеюсь, что его смерть была мгновенной и безболезненной. Я знаю, что его жены Хелены в то время там не было. Она была моложе его, у нее было очаровательное эльфийское лицо и красивая улыбка. Хелене было около восемнадцати лет, и, как и все остальные в ее возрасте, она была подневольной работницей, скорее всего, на текстильной фабрике, обслуживающей военные нужды Германии. Можно только порадоваться тому, что Хелены не оказалось дома, когда они пришли за ее мужем. Она сделала бы все для своей семьи. Ее могли убить прямо там, но ее время наступило позже: Хелене суждено будет погибнуть