В промежутках между - Александр Ширвиндт

С молоком матери он впитал неискоренимую любовь к земле своих предков, ее бурным рекам, бескрайним лугам и урожайным полям. С особой нежностью Шура всегда вспоминает любимый напиток своего босоногого детства – замечательный, ни с чем не сравнимый коньяк «Ширван».

С днем рождения тебя, прекрасный сын Ширвана!

Только один человек на свете может на самом торжественном собрании, на самом грандиозном празднике или на самом крутом юбилее так остроумно изрекать через губу слабоцензурные гадости, что переполненный зал заходится в веселой истерике, а объект аж визжит от счастья.

Заявляю это ответственно – не раз был свидетелем. И, что самое приятное, испытал на себе.

С Гусманами у меня катастрофа. Два брата такие разные и полюсно эрудированные. Но при всей своей разности и конкурентной борьбе за обаяние и значимость, говорят они совершенно одинаковыми голосами. Когда кто-нибудь из них звонит, я страшно боюсь ошибиться именем. Поэтому, до того как крикнуть «Здравствуй, Миша!» или «Здравствуй, Юлик!», я долго вынюхиваю, кто это.

Я атрибут застолья – как оливье в праздничном меню. Когда-то на круглой дате Юлика в элитном кабаке при не менее элитных гостях я выражался так: «Классик сказал, что наша жизнь – игра. Какая, в жопу, игра?! Сегодня наша жизнь – это рейтинг пребывания на тусовках. Первая позиция – это с улицы на сцену. Поздравил – получил – пошел вон. Вторая позиция – со стола на сцену и обратно к столу. Третья, высшая позиция, – не на сцене, а здесь, – пошутил и лично обнял. Очень важна рассадка. Передвижение в направлении центрального стола определяет значимость гостя».

Братья Гусманы добились всего. Ибо в их родственном и карьерном тандеме они чутко и четко дополняют друг друга. Юлика любит Масляков и ненавидит Михалков. У Мишки иное. К нему равнодушен Михалков, зато неравнодушен Киссинджер. Пороки у них общие. У них замечательные американские дети и запасная нефтяная Родина. Разница в существовании одна – Юлик не курит и не пьет, поэтому накопил денег на очень нынче подорожавшие аборты в связи с опасностью их запрещения. А Мишка тоже не курит, но попивает, из-за чего не выглядит младшим братом. Суммарно они намного старше и мудрее меня. Индивидуально – моложе и проще (хотел написать глупее, но вспомнил, что люблю их).

Дорогой Шурик! Ни для кого не секрет, что мы с тобой многое прошли: вместе играли, вместе снимались, вместе были в капустниках и концертах, вместе ездили на рыбалку, вместе выпивали, вместе отдыхали, вместе радовались и грустили… В общем, почти ничего не делали порознь. О чем я сейчас жалею, но поезд ушел.

Трагедия нашего 70-летнего общения в том, что все эти годы Державин был моим молодым другом. Невыносимо. Мой молодой друг достиг 80-летия, а я перестал быть вечно старшим товарищем, и мы наконец превратились в ровесников.

Если вычленить из жизни нашего дуэта что-нибудь особенно нежное, то это рыбалка. Державин подсадил меня когда-то на этот наркотик. Он рыбак промысловый и наследственный.

Как-то на вечере пришла записка: «Если бы вы поймали золотую рыбку, вы съели бы ее?» Я ответил: «Отпустил бы с просьбой уговорить родственников лучше клевать».

Раньше мы брали палатку, садились в машины и перлись на Истринское водохранилище или в Рузу. Рыба тогда еще ловилась, и самогон покупался в проверенных местах. Потом постепенно перестали ставить палатки. Не потому, что палаток не было, а потому что, если поставишь, тебя ночью выкинут, вырежут, вые… – в общем, все на «вы».

Недавно одна журналистка попросила нас: «Расскажите о ваших увлечениях». «Мои увлечения все в прошлом», – говорю. «Я рыбалку имела в виду». – «Это – к Михал Михалычу».

Рыбалка – это отвлечение от невозможности увлечения.

Когда я пришел в Театр имени Ленинского комсомола к Эфросу, Ширвиндт был одним из тех лидеров, которые совмещали в себе мощнейшую созидательную энергетику и умение вести людей за собой, а это очень важное искусство.

Александр Анатольевич – истинный театральный лидер с лучшими человеческими качествами. Он очень помог мне, когда я только приехал в сумасшедшую Москву из маленькой и спокойной Армении – поддерживал меня, давал советы на репетициях. Не случайно, когда серьезно заболел Валентин Плучек, даже вопроса не возникло, кто будет теперь возглавлять Театр сатиры (а театр – это очень странное учреждение, особенно – русский театр, потому как там встречаются все великие вещи и все людские пороки). Ширвиндт – не назначаемый лидер.

Очень люблю Шурика осознанно и заслуженно. Это сильная, мощная личность с замечательным чувством юмора. И тем, кому повезло быть с ним рядом, ответственно заявляю: с ним надежно.

Желаю ему прожить столько лет, сколько он сам захочет, а мы будем все это время следовать за ним и восхищаться им!

Как я завидую людям, которые маниакально увлечены своей профессией. Им так легко жить – при любом катаклизме ныряют в благодатную пучину призвания. Эталон – Армен Джигарханян. Когда-то кто-то придумал, что Джигарханян – советский Жан Габен. Бред, самоуничижение. Это Жан Габен – французский Джигарханян. Хватит вторичности – мы первые. В данном случае – стопроцентно.

Лёвочка – один из немногих ушедших друзей, о которых я успел написать, сказать и поврать при их жизни. На даче он собственноручно выложил по примеру Лос-Анджелеса плиточную дорожку с именами друзей. К своей гордости должен сообщить, что Шварценеггера там нет, а Ширвиндта топчут.

Дорогой Шура! Самые сердечные пожелания, самые душевные слова не могут выразить моего теплого отношения к тебе. Ты прекрасный актер, талантливый режиссер, отзывчивый друг, человек невероятного душевного обаяния. Твой проницательный, тонкий и острый юмор всегда бьет точно в цель. Я и вся наша семья ценим и любим тебя, как ценил и любил Борис Николаевич. Мы знаем, что всегда можем рассчитывать на поддержку по-настоящему большого человека – Шуры Ширвиндта.