Солдат императора - Клим Жуков

«…Постановляю:

1. Вынести благодарность за плодотворную работу наблюдателю Э.А.

2. Премировать указанного наблюдателя.

3. Донести рекомендацию публикации данного отчета в виде статьи для ежегодного Академического Вестника по разделу „Ксеноистория“. Таблицы и приложения, касающиеся военных прогнозов подвергнуть цензуре.

4. Создать реферат полного отчета, включая таблицы и приложения для отдела Военного Планирования. Реферат закодировать шифрами „ДСП“ и „СС“. Установить среднюю категорию допуска по классу ДСВА.

5. Рекомендовать наблюдателя Э.А. по истечении срока командировки к дальнейшему прохождению службы в Отделе Научной Разведки.

Старший куратор…»

Непобедимая и необозримая наша армия высаживалась на тунисском берегу. Если бы любезный друг и ревнитель всяческой старины Адам был с нами, он бы неминуемо вспомнил Пунические войны и десант римских войск Сципиона. Мы как раз в тех самых краях обретались, да и руководил нами не кто-нибудь, а римский Император собственной персоной. Кайзер – Кесарь, даже звучит похоже.

Но герр Райсснер убыл по своим неотложным делам, а мы убыли по своим, так что вспомнить старину Сципиона было некому. Хотя, если подумать, дорогой наш и обожаемый монарх был бы в восторге от такой исторической параллели. Некто умный и находчивый, вверни подобное в нужное время легко мог бы заработать заметный политический и золотой капиталец. Отчего хорошие мысли приходят исключительно не вовремя? Мне-то капиталец был более не нужен, вот я и помалкивал.

Пронзительным шипом бредило сердце воспоминание о Заре и о нашем прощании. Очень нелегкий вышел разговор. Долгий, косноязычный, неискренний. Так всегда, когда нужно немедленно сказать нечто важное дорогому человеку, язык прилипает к гортани, а в мыслях остаются никому не нужные пустяки. И давишь из себя возвышенную пустословицу что есть сил, пряча глаза, ковыряя землю носком ботинка. С вами такого не бывало? Со мной – частенько. Не скажу, что постоянно, но гораздо чаще, чем хотелось бы.

Берег моря, закат, мягкий ветер, колыхание волос, тепло ладоней. Сплошная романтика.

– Любимая, я завтра отплываю.

– Я знаю.

– Я вернусь.

– Не вернешься.

– Я клянусь!

– Зря клянешься.

– Во-первых, перестань дразниться рифмами. Во-вторых, что мне помешает? Закончим поход, я вернусь, уйду из армии, отошлю ходатайство о продлении полномочий наблюдателя и останусь с тобой, никуда не полечу. Я же тебя люблю, что я делать буду без тебя?

– Милый мой! Я вовсе не о твоем отлете печалюсь, а о твоей смерти! Улетай куда хочешь, только живи! Мне сон был…

– Ага, конечно, ты видела, как я сидел за столом и ел мясо, что явно указывает на мою скорую кончину. Ха-ха-ха!

– Дурачок, я же ведьма, не смейся, это очень серьезно. Береги себя, будь осторожен.

– Зара, когда я не был осторожен за все эти годы?

– Тем более обидно в последнем походе… Улетай, Пауль. Улетай. Это не твой мир, не твой дом. Улетай к своим родичам, где тебя ждут. Я хочу, чтобы отец моего сына жил, все равно где, поэтому, улетай. Тут тебе не место. Этот мир более не хочет тебя. Он убьет тебя. Тебя ждет дом. Просто живи.

– Женщина, я сам решу, где мне место, и где меня ждут… что?! Сын?! Когда?!

– Месячные должны были кончиться две недели назад. А они даже не начались. Т-с-с, не перебивай, я точно знаю. Я чувствую. И он точно твой. Нет-нет, Франциско не причем, я знаю.

– Да куда же я теперь денусь! Счастье-то какое, теперь я точно приеду назад! Сдам документы своим и вернусь! Слава Богу! Зара!

– Пауль, не говори лишнего. Поцелуй, как ты умеешь, по-настоящему и прощай.

– Приходи завтра, когда мы будем отплывать.

– Прощай, Пауль.

– Я бы сказал, до свидания, ведь я вернусь.

– Прощай.

Зара стремительно развернулась, сильно наклонив голову. Она всегда так делала, когда желала скрыть слезы за густым покровом волос. Быстрые ноги унесли её в тень рощи, откуда послышался вскоре дробный перестук копыт. Провожать нас в порт она не пришла, или пришла, но на глаза показываться не пожелала. Больше Зарайды я не видел.

Выгрузка продолжалась несколько дней. Шутка ли перевезти шлюпками содержимое нескольких сотен кораблей на дикий берег! И суда-то самые разные, от стремительных венецианских галер и многопушечных галеонов, до неуклюжих пузатых карак, арендованных у купцов в добровольно принудительном порядке, и служивших для перевозки людей и грузов.

Андреа Дориа держал флаг на великолепной галере. На не менее великолепном галеоне вился императорский штандарт. Между ними непрерывно сновали раззолоченные шлюпки, доставляя вести, послания, а то и самих дирижеров этой сложнейшей симфонии.

Первыми на берег сошла легкая пехота и саперы, выстроившие за сутки подобие пирса, способного принимать коней и серьезные грузы, наподобие пушек. После этого разгрузка пошла быстрее, но все равно, провозились ещё трое суток.

Вокруг постоянно сновали разъезды итальянских страдиодов – легкой конницы из славянских наемников. В подвижности они вряд ли уступали турецкой, прекрасно стреляли из луков на всем скаку, а отличные миланские бригандины и шлемы давали возможность продержаться некоторое время даже против тяжеловооруженных спах[96].

Вскоре подоспела испанская конница. Пока вся эта кентаврианская братия ходила разведкою и дозором, пехота со страшной скоростью укрепляла лагерь. Все превратились в кротов, не только саперы. Кому охота попасть под атаку, скажем ночную, при десантировании? Да и днем не очень-то это здорово, если не топорщится надежный вал орудийными стволами, если не тлеют фитили, если не смотрят в даль сотни часовых, если нету дежурного подразделения, затянутого в сталь по-боевому, готового в любую секунду дать по зубам.

Вокруг лежала великая пустыня. Сахара. Узкая полоса берега, оживленная влажными ветрами моря, но даже здесь умеют ценить и беречь воду. Постоянно пересыхающие речушки и озерца – живое и постоянное напоминание о жарком дыхании песчаного великана, живущего по соседству. Здесь бывает много деревьев, я даже потрогал ночью настоящую пальму, очень здорово смахивавшую на воткнутый в землю огромный ананас.

За относительным благополучием побережья начиналась полоса саваны – полупустыня. Мало воды, мало зелени, мало деревьев, а речные останцы гораздо чаще сухи, чем на побережье.

А дальше – пустыня. Заведи туда войско и потеряешь его так же верно, как если бы мы вознамерились переплыть море на плотах.

Народ в этих краях круто просолен, суров и молчалив. С лошадями управляются замечательно, еще бы, ведь они на них живут. Им все равно с кем воевать, и воевать они умеют. Христиан не любят, так что скоро, я уверен, все эти пастухи встретят нас в рядах турецкой армии, и тогда держись. Что делать с массой легкой конницы, которая не вступает в бой, постоянно посыпая издали стрелами, готовая мгновенно бросится на потерявшего порядок врага, я плохо представлял. Все равно, что рубить мечом воду.