Властимир - Галина Львовна Романова

— Девчонка, наверное, умирает от скуки, — шепнул Буян другу, пока тот, поклонившись хозяйке, садился на место. — И я ее понимаю!

Властимир, который уже слышал от Рориволда о скуке островной жизни, этому не удивился, тем более что муж Рогнеде был явно не мил — что-то слишком пристально она посмотрела на Буяна и даже попыталась улыбнуться гостям со значением. Рядом с толстым могучим Рориволдом она казалась рябинкой подле кряжистого дуба.

Викинг отвел жену к столу, и только после этого дал знак к началу праздничного пира.

Угощение у викингов было на славу — такого количества мясных блюд и разнообразного вина Властимиру не приходилось встречать ни разу. Только если в одно собрать все пиры, где ему вышло побывать, вот тогда и можно сравнивать.

Все вокруг было столь необычно, что он больше смотрел по сторонам, чем в тарелку. Викинги оказались мастерами по части того, кто больше способен съесть или выпить. У него дома любого из гостей, кроме самых привычных, уже давно бы оттащили слуги и положили где-нибудь в углу отсыпаться, а эти все ели, пили и горланили пьяными голосами песни, а несколько шутов скакали меж столов и дразнили викингов, перекидываясь с хозяином шуточками. Рориволд был уже достаточно пьян, чтобы прощать им их выходки, но славянам поведение шутов не слишком нравилось — у славян ни один скоморох не позволит себе такого. Впрочем, Буян быстро нашел с шутами общий язык и чувствовал себя в своей тарелке.

С Властимира с самого начала пира не спускала глаз Рогнеда. Она сидела напротив мужа, но взгляд ее чаще останавливался на госте, нежели на нем. И Властимиру казалось, что во взгляде жены викинга сквозило какое-то участие, словно она что-то знала о князе, но была вынуждена хранить тайну.

Посреди пира, когда уже все были сыты и пьяны, она вдруг встала и подошла к мужу. Властимир проводил ее внимательным взглядом и услышал, как она, наклонившись к уху мужа, шепнула достаточно громко, чтобы услышал резанец:

— Господин мой, гости наши скучают! Не позволишь ли мне развлечь их?

Рориволд внимательно посмотрел на Властимира, на Рог-неду, на болтающего с шутами Буяна и с явным недовольством кивнул.

Супруга конунга подошла к Властимиру и сказала:

— Мой супруг милостиво разрешил мне немного развлечь тебя, господин.

— Благодарствую, госпожа, за заботу, — князь поклонился, прикладывая руку к сердцу, — но тебе не стоит так стараться. Я не скучаю совсем!

Князь знал, что хозяин огорчится, если гость на званом пиру будет скучать. Это значит, что хозяин не радушен. Рогнеда же под видом заботы о госте, похоже, задумала что-то свое.

— И все-таки ты скучаешь, как и я, — возразила она и ласково коснулась его руки прохладными пальцами. — А потому я решила пригласить сюда моего скальда. Он — мой единственный друг и собеседник на этом забытом всеми богами острове…

Она быстро хлопнула в ладоши и что-то шепнула подбежавшей служанке. Та удалилась.

— Ты наговариваешь на свою землю, госпожа, — сказал Властимир. — Сей остров боги почтили своим особым вниманием — ведь на нем есть ты, его лучшее богатство!

Рогнеда улыбнулась:

— Да, но золоту не место в запертом сундуке на дне сырого подвала.

На это Властимир не смог возразить, и Рогнеда присела подле него на скамью. Буян отодвинулся подальше, уступая ей место, но разговора с шутами не прервал.

Рогнеда время от времени поднимала на резанца голубые печальные глаза, в которых таилась страсть. Никто не обращал на нее внимания, и Властимир от души порадовался, когда двде слуг ввели скальда. Он повернулся к певцу и отвлекся от Рогнеды.

Скальд был еще молод — на год или два младше Властимира, но совершенно сед и слеп. Его вели под руки слуга и мальчишка, который нес на спине инструмент певца, очень похожий на гусли. Буян приготовился слушать с особым интересом.

Рогнеда поднялась навстречу скальду, взяла его под руку и отвела к столу, усадила и сама начала его угощать, подавая кушанья и наливая вино. Пока он ел, она тихо и ласково разговаривала с ним, как со старым другом.

— Я все вызнал, княже, — шепнул Буян. — Когда-то этот певец пробовал свататься к ней, да оказался беден. Потом сюда приехал. Рориволд как-то застал его в спальне жены. Он ему вишь глаза-то и выколол, да убить не смог — голос у него знатный, а у викингов это вроде закона, чтоб каждый конунг своего певца в доме держал. Вот Рориволд его и терпит.

— Откуда ты все узнал-то? — подивился князь.

— А от них, — Буян кивнул на шутов. — Зря я, думаешь, все с ними болтал? Они все знают!

Скальд наконец наелся, и леди Рогнеда попросила его спеть для гостей. Певец кивнул и послушно встал. Тут же мальчишка взял его за руку и повел в середину зала, где усадил его на стул и положил ему гусли на колени.

Когда раздался голос певца, в зале было еще шумно, но потом песня дошла до ушей каждого, и понемногу все притихли, слушая. Рогнеда опять села поближе к Властимиру.

— Я попросила его спеть какую-нибудь старинную балладу, — шепнула она.

Скальд пел высоким нежным голосом — по сравнению с ним сильный голос Буяна казался грубоватым. После первых слов песни князь просто остолбенел и уже не сводил с певца глаз — скальд пел про дуб, что рос в чистом поле. Дуб тот был об одном сухом суке, и смотрел тот сук на стороны света, следя за бегом солнца по небу. Был не упомянут только ворон на том суку, а так все оказалось очень похоже на то, что Буян и Властимир видели на самом деле. Князь оглянулся на Буяна и заметил, что и гусляр слушает с волнением.

Но дальше друзья удивились еще больше — в песне сказывалось о рыцаре Агрике, который возвращался домой с войны:

К дубу подъехал рыццарь усталый,

возвращавшийся с битвы кровавой —

три головы он срубил дракону,

три дня и три ночи со зверем сражаясь.

Рукой зажимал он рану под сердцем —

кровь по капле наземь сочилась.

Конь его пал на колени под дубом,

спешился рыцарь и меч свой вынул.

Поцеловал он клинок булатный,

голосом тихим с ним попрощался

и, размахнувшись из сил последних,

меч свой вонзил он дубу под корни.

Дуб застонал, шелестя листвою,

меч принимая в свою утробу.

Рыцарь же лег под высоким дубом,

лег и дышать перестал навечно.

Кости его стали прахом и пылью,

ржавчина съела панцирь железный,

имя и титул его забылись,

но не забыт его меч булатный.

Ждет он того, кто его достанет,

чтобы вкусил он последней битвы,

ибо ее наступает время…

Отзвенело эхо последней струны, и в зале повисла тишина. Потом все заговорили, а скальд одиноко сидел у огня, тихонько перебирая струны и чему-то улыбаясь.