Екатерина Медичи. Итальянская волчица на французском троне - Леони Фрида

Заседание Генеральных штатов, в соответствии со статьей договора, было намечено на декабрь 1576 года, и, поскольку Лига продолжала объединять под своими знаменами представителей всех классов, стало понятно, что они постараются воспользоваться ассамблеей в своих целях, прислав делегатов, преданных идеалам католицизма. Несмотря на заверения в лояльности, депутаты собирались поставить свое повиновение королю в зависимость от его согласия с решениями Генеральных штатов. Увидев, что вся ассамблея будет проходить при доминировании фанатичных католиков, гугеноты и «Политики» заранее объявили предстоящее сборище недействительным.

Естественным главою Лиги стал герцог Анри де Гиз, католический паладин, военный герой и потомок Карла Великого. Кто лучше него мог бы сражаться за спасение католицизма во Франции, чем этот доблестный отпрыск Франсуа де Гиза? Король-сибарит доказал, что не в состоянии постоять за веру, поэтому народ потянулся к молодому, привлекательному и харизматическому воину из могущественного рода Гизов. Появились пропагандистские памфлеты, утверждающие, что дом Валуа развращен и пришел в упадок, а Гизы, мужественные наследники первого императора Священной Римской империи, должны занять французский трон. Предполагалось, что герцог де Гиз установит контроль над страной, возьмет в плен короля и накажет герцога Алансонского за потакание мятежникам. Но пока Франсуа де Гиз ограничивался молчаливой поддержкой Лиги — он осторожничал, не спеша открыто возглавить ее, хотя и с интересом следил, как растет ее сила. Если бы обстоятельства сложились благоприятно, он вступил бы в игру и возглавил движение.

Единственным позитивным результатом пропагандистских призывов сменить Валуа Гизами было долгожданное и столь необходимое для выживания монархии примирение короля с братом. Генриха раздражало назойливое обращение Гизов к памяти Карла Великого, а в тот момент оно таило серьезную угрозу, ибо напоминало народу, как хорошо иметь в стране сильного монарха — роль которого Генрих Валуа сыграть никак не мог. Когда братья встретились в ноябре 1576 года в Олэнвиле (загородном имении, купленном королем для себя и королевы), все наблюдатели отметили новую вспышку братских чувств между ними, ибо они «обнялись и поцеловались». В качестве особого знака доверия и привязанности король настоял, чтобы брат спал с ним в одной постели в первую ночь встречи. Поутру его величество «удостоверился, есть ли все необходимое брату для одевания». Не считая общей ненависти к Гизам, их объединяли также замыслы совместно выступить против католиков в Нидерландах — подразумевалось, что здесь Алансон мог бы раздобыть для себя трон. Братья договорились забыть все разногласия, и Алансон, недолго думая, покинул союз гугенотов и «Политиков». Позже Екатерина и Генрих утверждали, будто целью подписания договора был не мир с гугенотами, но возвращение Месье в лоно семьи, однако тут легко уловить душок оправдания, придуманного «post factum». 2 ноября Екатерина писала, что недавно имела удовольствие видеть сыновей, благополучно забывших обиды и противоречия, и теперь надеется, что ничто не помешает им совместно «хранить интересы престола», а Алансону получить новый трон в Нидерландах.

В начале декабря, ко времени сбора Генеральных штатов Генрих, осознав, что не сумеет сдержать Лигу, мудро решил сам встать во главе союза. Когда Лига только создавалась в Пикардии, король сердито заявил, что в подобных рода ассоциациях нет нужды, ибо, как христианнейший король Франции, он сам лучше прочих защитит католическую веру. Своим обращением к Штатам — блестящим образцом ораторского искусства — Генрих увлек и очаровал делегатов. «Plus Catholique que les Catholiques» («Католичнейший из всех католиков»), Генрих согласился с общим мнением: во Франции должно быть религиозное единство, вот только это непременно приведет к новой войне. Он отказался также уступить требованию Штатов, чтобы король принял результат голосования, каков бы он ни был, — это требование полностью подрывало авторитет королевского волеизъявления.

Когда дошло до сбора денег, которые требовались для воплощения в жизнь решений Штатов, явно ведущих дело к войне, энтузиазм делегатов заметно угас. Стремясь поднять их настроение, королева-мать решила разрядить обстановку, ослепив скаредных депутатов роскошью. Знаменитые итальянские комедианты, труппа «Джелози», прибыли в Блуа (по дороге гугеноты захватили их в плен и отпустили за выкуп) и 24 февраля дали представление. В честь первого появления итальянцев (за которых он уплатил выкуп), король дал в ту же ночь бал-маскарад, где явился одетым в женское платье. Только что провозглашенный лидер католической Лиги явился с завитыми и напудренными волосами, в платье с низким декольте. Ансамбль христианнейшего из королей отличался роскошью парчи, кружев и бриллиантов и дополнялся десятью нитками крупного жемчуга на шее монарха.

Хотя Екатерина надеялась избежать войны, она неустанно напоминала Генриху, что он должен быть уверен в собственной готовности сражаться, если возникнет такая необходимость. Денег из делегатов выжать не удалось. Тем временем на юге снова начались волнения. В тщетной попытке отсрочить войну Генрих пригласил короля Наваррского, Конде и Дамвиля обсудить ситуацию со Штатами в Блуа, но они отказались явиться. Екатерина укоряла Генриха за попытки умилостивить недругов и слезно жаловалась невестке Луизе, что не может больше влиять на сына: «Он не одобряет ничего, что бы я ни делала, похоже, мне не удастся действовать по своей воле». Она называла Дамвиля самым выдающимся из врагов сына: «Именно его я боюсь больше прочих, ибо в нем более всего собрано понимания, опыта и постоянства… Мое мнение таково: мы должны победить его любой ценой. Ибо в нем заключается главный секрет нашей победы или нашего поражения». В то же время Екатерина понимала, что недоверие к военным талантам Генриха оправданно. Она знала: чтобы помочь сыну, необходимо пустить в ход против его врагов тонкие уловки. Вначале она сблизилась с женой Дамвиля, Антуанеттой де ла Марк, ревностной католичкой, потом вышла на самого Дамвиля, которого соблазнила маркизатом Салюццо, в ответ на обещание отойти от альянса с гугенотами и вернуть Лангедок под власть короля. Он принял предложение, и его разрыв с протестантами существенно подорвал их силы.

Началась короткая шестая религиозная война. Главнокомандующим формально считался Алансон, но в действительности войска возглавлял герцог де Невер. Сын Екатерины отличился только тем, что 2 мая 1577 года захватил гугенотскую крепость Ла-Шарите на Луаре и ослепленный жаждой крови, потребовал вырезать гугенотское население. Герцогу де Гизу едва удалось предотвратить резню. Жителям Иссуара в Оверни повезло меньше: Гиз отсутствовал, когда 12 июня город сдался королевской армии. Здесь Алансон настоял на убийстве 3000 жителей, снискав себе вечную ненависть среди протестантов. Теперь и его имя было запятнано кровью гугенотов так же, как имена его матери и братьев. Екатерина и король втайне радовались, видя, что, благодаря бессмысленной вспышке ярости, Алансону нет более пути назад к союзникам-гугенотам. Эта дверь закрылась навсегда. Преступление связало его с семьей Медичи-Валуа.

По поводу взятия Ла-Шарите Генрих устроил в честь брата пир в Плесси-ле-Тур. По правде говоря, король, ревнуя Алансона к военным успехам, в точности копировал брата Карла, который не мог простить ему же самому побед при Жарнаке и Монконтуре. Все пирующие должны были явиться в зеленом — любимом цвете Екатерины (по интересному совпадению этот цвет в те времена ассоциировался с безумием), притом мужчины должны были одеться женщинами — и наоборот. 9 июня Екатерина давала роскошный бал в своем замке Шенонсо, трапеза проходила на террасе прекрасного сада, при свете факелов. Король, или «принц Содомский», как его часто заглазно величали, ослеплял всех блеском бриллиантов, изумрудов и жемчугов. Волосы его были присыпаны фиолетовой пудрой и уложены в роскошную прическу — по контрасту с женой — ее наряд был прост, а единственным украшением была природная красота.