Охотник за Смертью. Судьба - Саймон Грин

Лабиринт призывал их. Они все чувствовали этот призыв и не могли не откликнуться на него, хотя и не понимали, на каком уровне он звучал. Как было сказано, причем лишь отчасти в шутку, у них с Лабиринтом осталось незавершенное дело. Или у него с ними.

Сайленс смотрел на мерцающее сооружение и пытался вызвать в своей памяти образы прекрасных, ни в чем не повинных людей, убитых этим непонятным устройством. Но его все равно влекла туда неведомая сила. В прошлый раз он так и не прошел весь путь, повернул назад, чтобы спасти разведчицу Фрост. Лабиринт убивал ее, а он, Сайленс, этого допустить не мог. Сайленс не жалел о сделанном, но все же не раз задавался вопросом, кем или чем мог бы он стать, если бы прошел весь путь, к самому сердцу Лабиринта. К средоточию его тайн.

А вот Оуэн, взглянув на Лабиринт Безумия, подумал о тех удивительных деяниях, которые ему довелось совершить за свою короткую легендарную жизнь. Он многого достиг, творил чудеса, следовал всюду, куда призывали его долг и честь. Но не мог честно, положа руку на сердце, сказать, что это сделало его счастливым. Вопреки призванию и склонности, он вынужден был забросить исторические исследования и вступить на никогда не привлекавшую его стезю воина. Ему довелось стать свидетелем гибели множества врагов. Но вместе с ними во имя сомнительного торжества Империи, в которую он больше не верил и частью которой больше себя не чувствовал, у него на глазах умирали добрые друзья. Лабиринт навсегда изменил его жизнь. Но, став таким, каким он стал, Оуэн до сих пор не знал, благословлять ему за это судьбу или проклинать.

Хэйзел посмотрела на Лабиринт хмуро, держа руку на кобуре. О своем прошлом пребывании в этом месте она помнила мало, но была уверена, что эта чертова хреновина имеет на ее счет план. И не обязательно такой, какой мог бы ей понравиться. Она прошла сложный путь от незаконного торговца клонами и пирата до признанной героини восстания, но ее тошнило при одной мысли о том, что все это могло не являться ее собственным выбором, а быть навязанным ей извне. И вот теперь она не могла не думать о том, какие новые перемены может произвести в ней Лабиринт. Кем или чем еще она может стать?

Возможно, что Кэррион, глядя на Лабиринт Безумия, увидел больше других, он долго прожил с эшрэями в их металлическом лесу. Его взору открылись и потоки странных энергий, нескончаемо циркулировавшие по стальным путям, и вероятности и возможности, которые завораживали и пугали. Все эти чувства он приветствовал, хотя бы потому, что уже давно не ощущал и не воспринимал ничего так сильно.

— Ну, — наконец произнес вольфлинг, — вот вы и у цели. Неужели никто из вас не хочет ничего сказать?

— Если... «генератор» в Лабиринте, значит, нам нужно отправляться за ним, — сказал Кэррион. — Но ты слышал Охотника за Смертью. Возможно, мы лишь поменяем одну угрозу на другую.

— Если от младенца будет исходить угроза, я уничтожу его, — отозвался Сайленс. — Но только после того, как извлеку из него всю возможную пользу.

— Джон, как ты можешь? — возразил Кэррион. — Это всего лишь ребенок. Он невинен.

— Он убил миллиарды людей.

— Он не знает об этом.

— Как у вас все просто, — вмешался Оуэн. — Я хорошо помню, как явился сюда в первый раз. Как прошел по всем изгибам Лабиринта к его сердцу и обнаружил там спокойно спавшего ребенка. Кажется, в тот миг мне стало ясно, что дальнейшая моя жизнь пойдет кувырком и в ней уже не будет никакой логики, что во вселенной действуют силы, величие и мощь которых недоступны моему разумению. Но именно отсюда пошла ложь. Мой предок Жиль, первый Охотник за Смертью, сказал мне, что этот ребенок его клон. Тогда мне это не пришло в голову, и только много позже я сообразил, что в его время клонирования не существовало. А еще он сначала ляпнул, будто бы Лабиринт создан вольфлингами, а потом, видать по забывчивости, назвал его инопланетным артефактом. Это была его первая промашка. Первое, что вызвало у меня недоверие к нему. Впрочем, я не доверял легендам задолго до того, как превратился в легенду сам. Изучение истории вообще не способствует легковерию и избыточному оптимизму, хотя оно и не лишило меня веры в способность человека доброй воли многое изменить. Если он окажется в нужное время в нужном месте, а оказавшись, не отступит и не отведет глаза в сторону.

— Жиль тоже когда-то так думал, — промолвил вольфлинг. — К сожалению, ему показалось, что быть просто героем и Верховным Воином для него слишком мало. Время пришло. Я расскажу вам правдивую историю о Жиле Охотнике за Смертью, его новорожденном сыне и Лабиринте.

Вот история, поведанная вольфлингом.

Более девятисот лет тому назад, когда мир был совсем иным, Жиль, достойнейший, всеми любимый и почитаемый герой, изменив своей жене, своей семье и своему императору, вступил в любовную связь с императрицей Гермионой. Когда та понесла, император Ульрик пришел в восторг, ибо до этого его царственная супруга никак не могла зачать. Рождение наследника пышно отмечалось по всей Империи, и лишь Жиль с Гермионой знали, что его генетическое свидетельство сфальсифицировано и он является незаконным плодом преступной связи. Любил ли Жиль императрицу, мне неизвестно, может любил, а может быть, просто захотел стать отцом ребенка, который даст право клану Охотников за Смертью претендовать на Железный Трон. Мне не хочется думать, что роман с Гермионой был всего лишь средством для достижения этой амбициозной цели, но Жиль всегда отличался политическим честолюбием. Возможно, план Жиля сводился к тому, чтобы после смерти Ульрика (от каких бы причин таковая не последовала) обнародовать подлинное генетическое свидетельство и объявить право клана Охотников за Смертью на высшую власть в Империи. Сам Жиль такими подробностями со мной не делился, а я с расспросами не лез. Но, каковы бы ни были его замыслы, все пошло кувырком. Предатель сам оказался преданным, причем не кем-нибудь, а собственным, законным сыном. Человеком, известным вам под именем Драм. Вскоре после рождения наследника он открыл Ульрику правду. Его мотивы мне точно неизвестны: возможно, он, будучи тоже человеком честолюбивым, рассчитывал на собственное возвышение, а возможно, испугался, что его лишат наследства в пользу незаконного братца. Отец и сын никогда не ладили. Жиль вечно мотался из конца в конец непрерывно расширявшейся Империи, совершая героические деяния и созидая свою легенду, а его отпрыск взрастал в обществе наставников, политиков и тихой, как мышка, матери, скоро потерявшей какое-либо влияние на своевольного и жестокого сына.

Когда Драм открыл императору правду о его долгожданном ребенке, тот едва не сошел с ума от ярости. Ульрик был бездетным многие годы. Оскорбление, которое нанес ему Жиль, было невыносимым во многих отношениях. Императрицу Гермиону он бросил в темницу дожидаться суда и казни, а Жиля приказал схватить и убить. По слухам, этот приказ Ульрик подписал собственной кровью.

Вот почему в ту давнюю пору Жиль вынужден был пуститься в бега. Забудьте предания, повествующие о принципиальных разногласиях двух титанов: на деле имели место лишь мелкая, пошлая интрижка, наставленные рога, внебрачный ребенок да ярость обманутого супруга. Жиль имел при дворе немало сторонников, и кто-то из них предупредил его. Он ворвался во дворец и, перебив множество ни в чем не повинных людей, похитил ребенка. Потом он пустился в бега, преследуемый доброй половиной Имперского флота.