Паутина противостояния - Вадим Панов

Женя больше ничего не стал говорить, не стал окликать подругу. Он уже все понял, хотя еще не поверил. Преодолев лестницу в три прыжка, кинулся на улицу. Он видел, как Настя склонилась над телом, как принялась прощупывать карманы, как отшатнулась и наконец обернулась к напарнику. Она застыла в нелепой позе, держа вытянутые руки перед собой, словно отгораживаясь от какой-то невидимой силы, давящей, пытающейся свалить с ног. Руки, затянутые в светло-бежевые перчатки, были в крови.

— Э-э-это что? — Настя сделала маленький шажок вперед, но ноги не желали гнуться, не слушались. — Это краска, да?

Женя отрицательно качнул головой. Только сейчас он понял, что все еще сжимает в руке пистолет. Отвел руку в сторону, вновь нажал на спуск — раз, другой, третий — но теперь результат был совершенно иным. Пистолет трижды тихонько щелкнул — и все.

— Кто дал тебе этот глушитель??? — произнес парень, чеканя слова. — Я же проверял оружие! Оно игрушечное, ты понимаешь это?! Так не бывает!

Девушка в ответ только мотала головой. Она стянула одну перчатку, втоптала ее в снег и теперь так и замерла, не зная, как избавиться от второй, не прикасаясь к ней, чтобы на коже не осталась чужая кровь.

— Помоги… — с трудом выговорила она, и, видя, что ее не понимают, потянула выпачканную руку прямо к лицу напарника. — Сн-ним-ми…

— А, черт!

Он торопливо сунул пистолет за пояс и опустился на колени — почувствовал, как сквозь ткань джинсов просачивается талая вода. Первым делом проверил у неподвижно лежащего человека пульс. Прижал пальцы к шейной артерии — пульс отсутствовал. Из распахнутого ворота некогда белоснежной, а теперь пропитанной алым рубашки вывалился медальон. Наверное, тот самый артефакт, за которым Азалон послал своих подчиненных. На золотом прямоугольнике, инкрустированном мелкими рубинами, был выгравирован вставший на дыбы единорог, и его очертания светились, словно смазанные фосфором.

Женя склонился ниже, чиркнул зажигалкой у самого лица жертвы — несподручно потрошить рюкзак в поисках фонаря. Бил озноб, мутило от страха и отвращения, но он сделал это: раздвинул уже начавшие синеть губы мужчины и осмотрел зубы. Нелепая надежда увидеть тонкие вампирские клыки («нет ничего лучше старой доброй серебряной пули, а?») растаяла, как дым. Обычные зубы. И глаза тоже обычные, человеческие. И одежда.

Только что он убил человека.

Не было никаких сил видеть, как мелкий, колючий снег облепляет бледное лицо, запорашивает веки и тает, превращая широко раскрытые глаза в две маленькие мутные лужицы. Ярко-рыжие, довольно длинные волосы слиплись и испачкались в дорожной грязи.

— Юдж… — Подошла Настя, замерла за спиной друга. — Юдж…

Мгновение Женя колебался — хотелось опрометью бежать из этого поселка, где ночью и пройти-то страшно, полтора фонаря на всю округу, будто не Подмосковье, а тайга. Но именно присутствие Насти, жавшейся к нему в поисках защиты, спасло от паники его самого. И произошла смена кадра: ужас, гнавший прочь от проклятого заброшенного дома с рассохшимися половицами и новенькими лестницами, уступил место отчаянной решимости. Все УЖЕ произошло. Можно заткнуть уши, закрыть глаза, броситься без оглядки хоть на край света, не зная даже, от чего пытаешься спастись, и все равно не спасешься. Потому что против того, кто умеет превращать игрушечные пистолеты в боевые, у них нет ни единого шанса. Но ведь и парень, который лежит сейчас мертвый посреди месива из глины, щебня и снега, наверняка тоже не прост. Его убийц будут искать, за него захотят отомстить. И прежде, чем заказчик начнет избавляться от исполнителей — классика жанра, — нужно успеть выйти на друзей этого рыжего. Ничтожна вероятность того, что они станут церемониться со снайпером, но есть же один процент, десятая, сотая — против абсолютной безнадежности. А значит, надо попытаться.

— Погоди! — Женя скинул рюкзак, отыскал карманный фонарик и вручил его напарнице. — Посвети мне…

— Зачем? — спросила Настя, но протянутый фонарь взяла — ухватила двумя руками, будто он весил, как прожектор. Узкий синеватый луч заплясал по придорожным кустам и заборам. Неподалеку раздался глухой шум и жалобное «мяу!» — свет спугнул прогуливающегося по крышам кота.

— Что ж ты творишь?! — Парень вырвал у подруги фонарь и тут же приложил палец к губам, давая понять, что ответа не требуется. Того и гляди, переполошит всех соседей. Выйдет сейчас с какого-нибудь двора дедок в компании рвущейся с поводка овчарки — шугануть не ко времени разгулявшуюся молодежь. И все.

Женя быстро отыскал Настины перчатки, запихнул в рюкзак.

— Проверь карманы! Ничего не потеряла? В доме ничего не оставила?

Девушка замотала головой.

— Хорошо… — Женька непроизвольным жестом потер лоб и взъерошил челку — от пота и снега кожа и волосы были влажными, липкими. — Так…

В этот момент он был противен самому себе — кажется, проще отдать на отсечение обе руки, чем вновь прикоснуться к трупу, но выхода нет… Вещей при покойнике оказалось немного: тонкий сенсорный телефон, туго набитое портмоне да ключи от машины на простом металлическом брелке — с той же гравировкой, что и на медальоне. Мобильник, как Женя знал из фильма «Бумер», брать нельзя — его вроде бы можно отследить со спутника или как-то еще, и он утопил телефон в канаве, где под тонкой наледью плавали пивные бутылки и сизые сигаретные бычки, похожие на дохлых пиявок. Туда же отправились ключи. Бумажник Женя кинул в рюкзак. А медальон положил в карман.

Обратный путь показался невероятно долгим. Провожал напарников тревожный, хриплый лай собак за частыми заборами да ветер, который грозился перерасти в настоящую вьюгу. На станции не было ни души, что немудрено — время близилось к полуночи, и погода разыгралась не на шутку. Только метрах в двадцати от платформы, у самой железнодорожной насыпи, за помойкой бомжи жгли костер, да еще работал крошечный магазин, где продавались несколько видов алкоголя, нехитрые закуски и сигареты — самый ходовой здесь товар. Сонная продавщица с помятым, отечным лицом без лишних вопросов о возрасте выставила на прилавок фляжку коньяка. Даже если предусмотрительный Женя не замотался бы шарфом по самые брови, она вряд ли бы его запомнила… Таким образом, свидетелей пребывания напарников на станции «94-й километр» не было.

От греха подальше решили вообще не заходить в вагон, хотя оба продрогли, а в тамбуре немилосердно дуло из всех щелей. Пили прямо из горлышка, и горьковатый медный привкус дешевого коньяка перебивали сигаретным дымом. Алкоголь только обжигал желудок, а теплее не становилось. Женя отдал подруге свои перчатки, и теперь она то и дело дула в сжатые кулаки, пытаясь согреться дыханием, а потом смешно шевелила озябшими пальцами. Парень смотрел на Настю, и ему хотелось плакать.

Они сидели на корточках, привалившись спинами к грязным, заплеванным стенам, и молча передавали друг другу бутылку, когда Женя вдруг вспомнил о чем-то и приподнялся, снимая рюкзак.