Блаватская - Александр Сенкевич

Среди именитых гостей герцогини Кейтнесс, помимо Блаватской, встречались также другие русские люди. Это были представители русской знати, проводящие время на Лазурном Берегу, публика скучная, праздная и бездумно сорящая деньгами.

«Удивительно, до чего мало изменилось русское столбовое дворянство!» — можно предположить, думала Блаватская, слыша, например, о невероятных тратах князя Черкасского, который снял виллу с обширным участком земли и заставлял целую рать садовников еженощно работать в поте лица, чтобы каждое утро услаждать свой взор новой садово-парковой композицией. Это был заправский гурман, настоящий любитель изысканных плодов садового искусства.

В Монте-Карло многие русские проигрывались в пух и прах. Рулетка и карты, случалось, отбирали у них огромные состояния: не только поместья, но и собственные жены оказывались ставкой в азартной карточной игре.

«Разве ради этого стоит жить?» — размышляла Елена Петровна, видя, на что уходят талант и силы ее соотечественников, с подавляющим большинством которых она не хотела иметь ничего общего. Блаватская отказывалась от многочисленных приглашений на рауты и вечеринки, на вернисажи и балы, в театры и казино, ссылаясь при этом на слабое здоровье, на нехватку времени.

Каждую свободную минуту Блаватская отдавала писательскому труду и находила в этом истинное наслаждение. Она писала вдохновенно и легко длиннющие письма, сочиняла одну за другой статьи для «Теософиста». Однако юг Франции не стал для нее благословенным краем. Модные курорты не шли ей на пользу, они относились скорее к проклятому, нежели к благоприятствующему пространству.

Блаватской с лихвой хватило двенадцати дней на эту суету сует, на восстановление старых знакомств и обзаведение новыми.

Однако сказано: «Если извлечешь драгоценное из ничтожного, то будешь, как Мои уста…»

Блаватская, сопровождаемая Олкоттом, поспешно отбыла в Париж. Брахман Мохини Мохан Чаттерджи и слуга-индус Бабула уже ждали ее там. По распоряжению леди Кейтнесс для них был снят дом 46 по улице Нотр-Дам де Шан. Он стал штаб-квартирой «старой леди» на время ее пребывания в Париже.

На перроне парижского вокзала Блаватская и Олкотт увидели невысокую невзрачную фигуру Уильяма К. Джаджа, их американского сподвижника. Прошло пять лет, как они расстались с Джаджем, переложив почти на него одного все заботы об американском отделении Теософического общества.

Уильям Джадж сжег за собой все мосты вследствие несчастного стечения обстоятельств — его дочь умерла от дифтерита и вскоре от него ушла жена — и занялся исключительно теософской деятельностью. Дела Теософического общества в Нью-Йорке после отъезда его основателей в Индию пришли в упадок. Рядовые члены общества ставили личность Блаватской очень высоко и в ее отсутствие потеряли интерес к медиумическим чудесам и феноменам; они, казалось, постепенно погружались в летаргический сон. Генерал-майор Абнер Даблдей, оставленный временным президентом, получил в свое распоряжение иллюзорную власть над горсткой оставшихся теософов. Робкие попытки Блаватской как-то реанимировать теософскую деятельность в Соединенных Штатах Америки успеха не имели. Абнер Даблдей, известный тем, что изобрел саквояж и переделал английскую лапту в американский бейсбол, в теософской практике был не особенно сообразительным и совсем неудачливым человеком. Состояние сонного царства сохранялось в Теософическом обществе вплоть до декабря 1883 года, до появления на теософском собрании загадочного, взявшегося непонятно откуда индуса. Это был разнаряженный с восточным великолепием красивый человек. На его груди сверкал драгоценный камень с мистическим словом «Ом».

Индус не был словоохотлив, в своей короткой речи он призвал к возрождению Теософического общества и прочитал на санскрите отрывок из Бхагават-гиты — «Песни Господней», священной для многих индусов книги. Один экземпляр этого индусского Священного Писания он торжественно передал в руки Абнера Даблдея. Никто из присутствующих на собрании теософов не заметил, когда и куда индус исчез. Он словно растворился в воздухе или провалился сквозь землю. Но что-то после его появления на собрании сдвинулось с мертвой точки. Джадж приехал на встречу с Блаватской не только за советом, но и надеясь на серьезную финансовую помощь. Он направлялся в Индию, в Адьяр.

Дом 46 на улице Нотр-Дам де Шан слегка разочаровал Блаватскую. Ей не понравилось решительно всё: и улица, длинная и мрачная, расположенная на левом берегу Сены, и сами огромные комнаты, и особенно — крутая и темная лестница. Ежедневно к ним приходила француженка убирать комнаты и готовить еду. Однако Елена Петровна признавала одного повара — своего Бабулу. Жизнь в Париже не была спокойной. О ее приезде сообщили газеты, и ее стали осаждать желающие с ней общаться. Кто только не хотел, помимо друзей и знакомых, припасть к ее ручке! Были гости желанные и нежеланные. К желанным относился, например, астроном и мистический писатель Камиль Фламмарион, который просиживал с Еленой Петровной один на один по многу часов. А от ясновидящих, магнетизеров, чтецов мысли вообще не было отбоя. Но особенно ее донимали репортеры.

Блаватская, чтобы спастись от многих незваных гостей, объявила осадное положение. Серьезных дел было невпроворот, некогда было отвлекаться на светское общение. Именно в Париже она собиралась окончательно решить, здесь или в Лондоне будет европейский центр Теософического общества. Олкотт ненадолго задержался в Париже. Ему пришлось срочно выехать в Лондон, где шла борьба за президентское кресло между Синнеттом и миссис Кингсфорд. Собрание Лондонской ложи Теософического общества было назначено на 7 апреля 1884 года. Пока же Блаватская оставалась в Париже вместе с Джаджем, Бабулой и Мохини. Она понимала, что ее появление должно поставить последнюю точку в соперничестве Синнетта и миссис Кингсфорд.

Она находилась в самом зените славы. Незадолго перед ней уехал из Индии Синнетт, уволенный из «Пайонира» за чрезмерную пропаганду теософии. По приезде на родину он учредил Теософическое общество по своему вкусу, а себя по необыкновенной наивности провозгласил доверенным лицом махатм. Он сошелся с богатыми интеллектуалами, и они создали что-то очень заумное и элитарное. Требовалось вмешательство Блаватской, только она одна своим присутствием могла дать худосочным и полоумным западным интеллигентам наркотическую силу, за что ее, собственно, они и ценили.

Однако она не торопилась ехать в Лондон. Ей совсем не хотелось выяснять отношения с английскими теософами, которые потеряли, как она считала, совесть и нагло заявляли, что махатмы существуют сами по себе, а она, удивительная и неподражаемая Елена Петровна Блаватская, имеет к адептам Гималайского братства опосредованное отношение. Самонадеянные англичане должны были убедиться в полной своей мистической беспомощности. Она пыталась образумить их письмами, терпеливо им объясняла, кто такие махатмы и что без ее помощи никто и шагу не ступит по дороге, ведущей к цитадели Гималайского братства. Она предлагала английским теософам массу полезных вещей, от которых было грех отказываться, например, через нее консультироваться с махатмами по разнообразным вопросам мистической духовной практики.