Ужас на поле для гольфа - Сибери Куинн

Я поднялся со стула, чтобы схватить бешеную женщину и поднять с колен, но он удержал меня за локоть и посмотрел на меня с ужасом.

– Не сейчас, глупец! – велел он шипящим шепотом.

И поэтому мы наблюдали за ужасной церемонией до конца.

В течение четверти часа Айдолин Четвинд продолжала свои поклоны перед языческим идолом и потому, что облака, дрейфующие по лику Луны, совершали игру с потоком света через окно зала, или из-за того, что мои глаза устали от напряжения, наблюдая за зрелищем передо мной, – мне казалось, что в углах комнаты скопились темная мгла, которая колыхалась, как соболиная пелерина под ветром, пока почти не окутала приседающую женщину, а затем снова отступила.

Три или четыре раза я замечал это явление. Тогда, когда я почти наверняка не был подвержен игре освещения или воображения, луна, безмятежно плавающая на осеннем небе, вышла за линию окна, – и снова тень заполнила зал. И миссис Четвинд в последний раз склонилась до пола, издала слабый, протестующий короткий звук, похожий на стон или всхлип, и легла там, безжизненная, у подножия ужасного изображения; ее белые руки и ноги, выступающие из черных складок сорочки, смотрелись пятнами бледного света на темном полу.

Я снова поднялся, чтобы забрать ее, но снова де Гранден сдержал меня.

– Еще рано, друг мой, – прошептал он. – Мы должны посмотреть, как этот трагифарс завершится.

Несколько минут мы сидели в абсолютной тишине. Затем, содрогнувшись, миссис Четвинд очнулась, медленно-медленно поднялась на ноги, обулась в сандалии и неуверенно направилась к лестнице.

Быстро и безмолвно, как кошка, де Гранден метнулся через комнату, прошел в трех футах от женщины и, схватив легкое кресло, вытолкнул его вперед, чтобы одна из ножек преградила ей путь.

Нисколько не меняя курса, не ускоряя шага и не останавливаясь, молодая женщина столкнулась с препятствием и упала бы, если бы де Гранден так же быстро не убрал кресло. Ни на что не обращая внимания, без вскрика боли, хотя этот контакт, должно быть, причинил ей боль, даже не взглянув на маленького француза, который стоял на расстоянии вытянутой руки от нее, женщина подошла к лестнице, нащупала одну, потом вторую ступеньку и начала медленно подниматься.

– Très bon! – пробормотал де Гранден, поставил кресло на свое место и, крепко держа мой локоть, проводил меня по коридору через входную дверь.

– Что, ради всего святого, это значит? – потребовал объяснений я, когда мы вернулись в машину. – Из того, что я только что увидел, я бы не стал сомневаться в подписании документов о заключении миссис Четвинд в учреждение для сумасшедших – женское страдание от мазохистской мании, без сомнения. Но почему же вы пытались нагнать ее со стулом?

– Мягче, друг мой, – ответил он, взял гадкую французскую сигарету и яростно запыхтел. – Отправив эту бедную девушку в сумасшедший дом, вы совершили бы страшное преступление, не меньше. Нормальной она не является, но ее аномалия полностью субъективна. Что касается стула, это был тест ее состояния. Как и у вас, у меня был слабый страх, что ее действия были вызваны некоторым умственным расстройством, но заметили ли вы ее походку? Parbleu, это была походка человека, находящегося в сознании? Я говорю – нет! И стул доказал это. Когда она наткнулась на него, хотя это, должно быть, вызвало в ее нежном теле боль, она не дрогнула и не закричала. Механизм, который передавал ощущение боли от ее ножки до мозга, действительно страдал от короткого замыкания. Мой друг, девушка была совершенно невосприимчива к внешнему миру. Она была, – как вы это говорите…

– Загипнотизирована? – предположил я.

– Гм, возможно. Что-то вроде того. Хотя контролирующий агент был далеко, – но не так, как вы это видели в психологической лаборатории, друг мой.

– Затем…

– Затем – нам не следует размышлять слишком глубоко, пока у нас не будет больше доказательств, чтобы понять загадочную картину этого дела. Завтра утром, пожалуйста, давайте навестим мадам Четвинд.

Мы ее навестили. Пациентке стало значительно хуже. Большие бледно-лиловые круги проступили под глазами, а ее лицо, которое я считал бледным, – стало бледнее, чем прежде. Она была настолько слаба, что едва могла поднять руку в знак приветствия, и ее голос был едва ли громче шепота. На левой ноге, сразу над малоберцовой мышцей, большой фиолетовый синяк свидетельствовал о столкновении со стулом. Повсюду в красивом, уютном маленьком коттедже висел слабый аромат сожженных палочек.

– Послушайте, друг мой, – шепотом сказал де Гранден, когда мы спустились по лестнице, – посмотрите на отметку, которую вы сделали за головой статуи вчера.

Я остановился перед ужасной тварью, прикрыл один глаз и перевел взгляд с ее заостренной головы к царапине, которую сделал на деревянной панели. Затем с изумлением повернулся к моему спутнику. Либо мой глаз был неточным, либо я сделал неправильные измерения накануне. Согласно вчерашней метке на деревянной панели, статуя выросла на два дюйма.

Де Гранден встретил мой озадаченный взгляд непоколебимо, и ответил на мой невысказанный вопрос:

– Ваш глаз не обманывает вас, друг мой; адское изображение увеличилось.

– Но… но, – пробормотал я, – этого быть не может!

– Тем не менее, это так.

– Но, боже мой, если так будет продолжаться…

– Это не будет продолжаться, друг мой. Либо чертов дьявол заберет свою добычу, либо Жюль де Гранден восторжествует. Первое может произойти; но моя ставка на то, что произойдет второе.

– Но, ради Господа! Что мы можем сделать?

– Мы можем многое сделать для Господа, друг мой, и Он может многое сделать для нас, если на то будет Его воля. Что мы можем сделать, мы сделаем; не больше, конечно, но и не меньше. Но пожалуйста, друг мой Троубридж, умолите прекрасную Нору приготовить нам на ужин большой яблочный пирог, так как я, без сомнения, приведу домой гостя. Я, спешу, тороплюсь, лечу в Нью-Йорк, чтобы посоветоваться с джентльменом, с которым я познакомился на встрече медицинского общества в тот вечер. Я вернусь, когда вернусь, но, если не успею на ранний ужин, это не будет ошибкой Жюля де Грандена. Adieu, друг мой, и, может быть, мне повезет в моем деле! Cordieu, мне это необходимо!

– Доктор Троубридж, могу я представить вам доктора Вольфа? – сказал этим вечером де Гранден, посторонившись, чтобы позволить высокому, великолепно скроенному молодому человеку прошествовать через двери моего кабинета. – Я привез его из Нью-Йорка, чтобы поужинать с нами и… возможно… помочь нам в том, что мы должны предпринять сегодня ночью.

– Как дела, доктор Вольф? – формально ответил я, пожимая руку моего гостя, но с любопытством посмотрев на него. Каким-то образом имя, данное де Гранденом, показалось мне не совсем ему подходящим. Он был высок, на несколько дюймов выше шести футов, с очень широкими плечами и необычайно мощной грудной клеткой.

Его лицо, непропорционально большое даже для его большого тела, было скуластым и необычайно широким, с потрясающе прямоугольной челюстью; а глубокие, горящие глаза под нависшими бровями были до дрожи пронзительными. В бесстрастном благородстве и непоколебимой целостности этого лица было что-то, что напомнило мне об особенностях центральной аллегорической фигуры в шедевре Франца Штука «Война»[222].