Число зверя - Роберт Хайнлайн

– И за что ты ей выговариваешь: за то, что она отдала команду бегства. Двадцать семь минут назад ты сказал – цитирую: «Это ко всем относится! – каждый из нас имеет право в любой момент воспользоваться любой из программ бегства, чтобы вызволить нас из беды». Конец цитаты. Папа, как ты можешь требовать, чтобы твои приказы выполнялись, если сам не помнишь, какие приказы отдаешь? И тем не менее мы все подчинялись тебе, подчинялись каждый раз и беспрекословно – так вот, нам же за это и досталось. Тете Хильде досталось больше всех – но нам с Зебадией тоже перепало. Папа, ты вел себя – не буду говорить как, не буду!

Я долго и мучительно смотрел на Марс в иллюминатор. Потом повернулся лицом к ним:

– У меня только один выход: уйти в отставку. Слагаю с себя обязанности капитана сразу же по приземлении. Должен сказать, что чувствую себя опозоренным. Я считал, что поступаю правильно. Что ж, давайте вернемся к нам на речку. Ая…

– Ая Плутишка, отставить! Нет уж, голубчик, ты у нас промучишься в командирском кресле ровно столько же, сколько я, ни секундой меньше! Но Шельма права, что не хочет пилотировать корабль под твоим командованием: ты с ней несправедливо обошелся. Ты хотя и полковник, а не понимаешь, что нельзя возлагать на человека обязанности, не наделяя его соответствующими правами – и надо эти права уважать. Джейк, босс из тебя паршивый. Мы тебе покою не дадим, пока ты не научишься этому ремеслу. Но отставлять от должности Шельму за твои грехи нет никаких оснований.

– Я хочу еще кое-что сказать, – заявила моя дочь.

– Дити, – многозначительно сказал Зеб, – помолчи.

– Зебадия, это относится к тебе в не меньшей степени, а может, и в большей, чем к папе. Претензии другого рода.

Мой зять удивленно взглянул на нее:

– А!.. Извини. Тебе слово.

ХИЛЬДА:

Если у Зебби и Джейкоба есть общий недостаток, то это чрезмерно развитый покровительственный инстинкт. Я-то, вечная коротышка, покровительственное отношение со стороны мужчин принимаю благосклонно. А Дити бунтует.

Когда Зебби спросил Джейкоба, имеют ли они право подвергать нас известным опасностям, то Дити тут же влезла в разговор – а Зебби попытался от нее отмахнуться.

Не стоило ему это делать.

Но ведь он с ней еще только знакомится, а я ее знаю с пеленок. Однажды, когда Дити было, наверное, года четыре, я стала завязывать ей ботинки. Она оттолкнула меня. «Дити сама!» – возмущенно заявила она. И действительно сделала все сама: на одном ботинке завязала слабенький полубантик, который тут же развязался, на другом гордиев узел, требовавший Александрова решения.

Так она с тех пор и живет по принципу «Дити сама!», подкрепленному гениальностью и несгибаемой волей. Вот что она ему сказала:

– Зебадия, я насчет завершения намеченных перемещений: есть ли какие-либо основания исключать нас с Хильдой из процесса принятия решения?

– Черт возьми, Дити, это как раз тот случай, когда должны решать мужья!

– Черт возьми, Зебадия, это как раз тот случай, когда нужно советоваться с женами!

Зебби был шокирован. Но Дити просто передразнила его собственные обороты речи. Зебби не дурак: он пошел на попятную.

– Прости, лапочка, – сказал он сдержанно. – Говори.

– Есть, сэр. Извини, что я ответила в таком тоне. Но я должна кое-что сказать – и Хильда тоже. Я знаю, что выражу наше с ней общее мнение, если скажу, как мы признательны за то, что вы с папой готовы умереть ради нас… и за то, что вы особенно заботитесь о нас теперь, когда мы беременны.

Но мы беременны еще очень недолго, и все наши физические возможности пока что при нас. Животики наши не вздулись. Они вздуются, и это задаст нам крайний срок. Но именно по этой причине мы либо обследуем эти намеченные вселенные сегодня… либо не обследуем их никогда.

– Почему никогда, Дити?

– Из-за этого крайнего срока. Мы обследовали пять, и хотя некоторые были жутковатые, было бы жаль, если бы мы их не увидели! Остальные десять мы можем осмотреть в ближайшие несколько часов. Но если мы займемся осью т, то неизвестно, сколько времени на это потребуется. На оси т тысячи вселенных, и весьма вероятно, что в каждой есть аналог Земли. Возможно, нам придется перебрать добрую сотню миров, пока найдем то, что нам нужно. Допустим, что мы это нашли, и мы с Хильдой разрешились от бремени при надлежащем медицинском уходе. И что тогда? Зебадия, ты что, считаешь, что женщин с детьми сподручнее таскать по неизвестным вселенным, чем женщин без детей?

– Э-э… не надо так ставить вопрос, Дити.

– А как прикажете его ставить, сэр? Может, ты думаешь, что вы с папой отправитесь обследовать эти десять вселенных одни, а мы с Хильдой будем сидеть дома при детишках?

– Ну… в общем, да. Пожалуй. Что-то в этом роде.

– Зебадия, я вышла за тебя для того, чтобы делить с тобой радость и горе, богатство и бедность. А не для того, чтобы выходить на «вдовью пристань»! Я буду с тобой всегда – покуда смерть нас не разлучит.

– Целиком присоединяюсь, – сказала я и замолчала. Дити все просчитала: если Джейкоб с Зебби не закончат сегодня эти вращения, то до конца дней будут ходить с мечтой о дальних горизонтах в горящих глазах. И нас с собой брать не пожелают. Зачем мы им с детишками? А это уж увольте.

– Ты кончила, Дити?

– Не совсем, сэр. Все люди созданы неравными. Ты крупнее и сильнее папы; я крупнее и сильнее Хильды. У меня меньше всех жизненного опыта, у папы больше. Папа супергений, но он так сильно сосредоточивается, что забывает поесть, и ему нужна нянька, которая следила бы за ним – как в свое время мама, потом я, а теперь Хильда. Вы, сэр, самый всесторонний человек, какого я когда-либо встречала. Вы умеете все: и машину водить, и танцевать, и невероятные истории рассказывать. У троих из нас имеется в общей сложности восемь или девять честно заработанных ученых степеней… у тети Хильды степени нет, но она ходячая энциклопедия, потому что у нее ненасытная любознательность и невиданная память. Мы с ней машины для рожания, а вы нет – но двое мужчин могут оплодотворить пятьдесят женщин – или пятьсот. В общем, все мы четверо не равны между собой во всех мыслимых отношениях. Кроме одного. В одном отношении, первостепенно важном, мы равны.

Мы первопоселенцы.

Мужчины одни, сами по себе, не бывают первопоселенцами. Это просто невозможно. Матери-первопоселенки делят с отцами-первопоселенцами опасности и рожают от них детей. Дети рождались на борту «Мэйфлауэра»[88], множество детей родилось в фургонах при освоении Дикого Запада – и множество умерло. Женщины не оставались дома: они шли с мужчинами.