Солнце мертвых - Алексей Атеев

– Немножко.

Недоспас какое-то время молчал, видимо, что-то обдумывая, потом взглянул на Володю.

– В принципе я могу познакомить вас кое с кем из насельников Лиходеевки.

– Насельников?! – не понял Володя.

– Обитателей, по-современному, они себя по старинке насельниками величают.

Недоспас замолчал, пристально разглядывая Володю. Лицо его снова приняло обычное доброжелательное выражение.

– Познакомить можно, – продолжал он, – вот только не пришлось бы потом жалеть.

– Почему жалеть? – не понял Володя.

– Ну, мало ли что… Словом, решайтесь.

– Я давно решился.

Станислав усмехнулся.

– Что ж, воля ваша. Тогда завтра, примерно в это же время приходите ко мне в дом. Живу я на улице Августа Бебеля. Старушки наши и выговорить не решаются, – засмеялся он. – В доме номер шесть. Так что завтра милости просим. – Недоспас еще раз улыбнулся и, не прощаясь, вышел.

Некоторое время директор музея размышлял над обстоятельствами визита. Этот Недоспас показался ему довольно необычной личностью. Говорит какими-то загадками, да и выражается довольно странно для своих лет. Лексика пестрит архаизмами. Хотя, возможно, от постоянного общения с обитателями слободки и появились словечки типа: «изъясняйтесь»… «насельники»… Парень молодой, но что-то есть в нем стариковское, опять же не по той ли причине? Хотя не живет же там затворником? Впрочем, какая разница, он добился, чего хотел. Пусть этот парнишка и со странностями, но он обещал познакомить с обитателями Лиходеевки.

Назавтра Володя не находил себе места в ожидании встречи с обитателями Лиходеевки. Ну что, казалось, притягательного, тем более волнующего в беседе с замшелыми старичками и старушками? А вот поди ж ты, он действительно взволнован предстоящим общением. Почти весь день он провел, слоняясь по пустым залам музея, то и дело поглядывая на часы, но чем ближе становился час, о котором он столько мечтал, тем тревожнее делалось у него на душе. Володя и сам не понимал причины своего беспокойства. Какой-то внутренний голос нашептывал ему: брось ты это дело, не ходи в Лиходеевку! Тревога не покидала его и после того, как он замкнул двери музея тяжелым висячим замком и, сунув ключ в карман, сделал первый шаг к намеченной цели. Шаг-то он сделал, но внезапно остановился, задумавшись непонятно о чем. Растерянно переминаясь с ноги на ногу, он стал вдруг суетливо озираться. Ему на мгновение почудилось, что из-за пыльных кустов сирени и акации, окружавших приземистое здание музея, за ним кто-то наблюдает. Но за кустами никого не было. Да и вообще кругом было пусто. На мгновение Володе показалось, что время остановилось. Пыльный дворик музея был залит ослепительным солнечным светом. Зной давил так, что звенело в ушах. Все стало зыбким и нереальным. Ощущение было такое, словно неведомый киномеханик остановил проекционный аппарат, да так и забыл пустить его вновь.

В этот миг во двор вбежала бродячая собачонка и несмело приблизилась к Володе. Собака была молодая, но невероятно худая и грязная. Ее от природы белый мех выглядел грязно-желтым и тусклым. Свалявшаяся шерсть торчала в разные стороны, точно лохмы на драной шапке. К тому же в боку собаки зияла свежая рана с подсохшими, заплывшими черной, свернувшейся кровью краями. Середина раны ало сверкала и напоминала чудовищный глаз. Володя вздрогнул от омерзения. Собака почувствовала его реакцию, проворно отскочила, но, поняв свою ошибку, вновь приблизилась к молодому человеку.

Превозмогая брезгливость, сердобольный Володя протянул к животному руку, намереваясь погладить, и в этот момент что-то словно щелкнуло, и замерший на секунду кадр снова двинулся вперед. Жизнь продолжалась.

Володя тряхнул головой, отгоняя наваждение, и решил, что испытанное состояние – следствие того, что он целый день просидел в полутемном прохладном музее и, выйдя на улицу, испытал нечто вроде мгновенного солнечного удара. Но сейчас все снова стало на свои места.

Собачонка продолжала тереться возле ног Володи, видимо, проникшись к нему доверием, и он вспомнил, что в музее остались обрезки колбасы и кусок хлеба, сохранившиеся от обеда. «Надо отдать объедки собаке, – решил он, – все равно зачерствеют и испортятся».

Возвращаться не хотелось, но Володя, еще раз взглянув на худющую псину, достал из кармана ключ от музея. При этом он машинально посмотрел на часы. Большая стрелка почти доползла до цифры двенадцать. Маленькая застыла на пяти. Следовательно, прошла всего минута с того момента, как он закрыл музей. Странно, а ему показалось – не меньше получаса.

Собака с невероятной жадностью, даже не жуя, проглотила хлеб и колбасу и воззрилась на Володю. В глазах ее читалась благодарность и надежда получить что-нибудь еще. Но директор музея развел руками и, не обращая больше на нее внимания, двинулся по своим делам. Собачонка поплелась следом за благодетелем.

От музея до слободки было не больше получаса хода. Торопиться особенно не стоило, и Володя медленно побрел по мягкому, как пластилин, асфальту, рассеянно поглядывая по сторонам.

По случаю жары народу на улицах было немного. Редкие прохожие обливались потом и старались не выходить из дырявой тени чахлых лип, росших вдоль тротуара.

На углу, возле столовой, немолодая продавщица с могучей грудью и огромным задом, туго обтянутым грязноватым халатом, торговала одновременно горячими пирожками и мороженым. Ей было очень жарко, и она неистово обмахивалась каким-то журналом.

Володя купил и того и другого, хотя и поморщился, когда продавщица сообщила ему цену.

– Все свежее! – пророкотала она, не так истолковав его гримасу.

Но Володя не стал обсуждать качество товара, а молча достал из пакета пирожок и протянул его собаке.

– Ишь, барин какой! – с насмешливым неодобрением произнесла продавщица, недовольная пренебрежительным отношением к ее пирожкам. – Лучше бы вон тому дал! – и она кивнула на стоящего поодаль странного человека в пестром восточном халате и засаленной чалме. Толстый слой грязи на лице восточного человека бороздили мутные ручейки пота, он стоял с протянутой рукой и пытливо вглядывался в лица прохожих. Услышав высказывание продавщицы, он брезгливо поджал губы и отвернулся от Володи. Видимо, пирожок его не интересовал.

Володя некоторое время с интересом разглядывал экзотического нищего, а потом зашагал дальше, по пути размышляя о путях миграции населения, видимо, напрямую связанных с путями перестройки. Ободренная пирожком собака с неожиданной живостью трусила следом, стараясь не попадаться под ноги. Минут через десять внимание добросердечного директора музея привлекла еще более странная компания. На тротуаре, перед украшенными изображениями русалок дверьми частного ресторана «Ассоль» – самого известного в городе злачного места – стояли четыре человека: два чернокожих и два – европейского обличья. Одного из них Володя немножко знал. Он был руководителем информационного центра городской администрации. На невнятном английском языке тот что-то горячо объяснял своим спутникам и показывал на вызывающую дверь, видимо, заманивал их внутрь. Однако иностранные граждане (а что это иностранцы, Володя догадался почти сразу) почти не реагировали на бурные речитативы главы городской информации. Они рассеянно смотрели по сторонам, впитывая впечатления. Поодаль, возле бровки тротуара, стоял большой ненашенский автомобиль. «Делегация», – решил Володя и хотел было прошествовать мимо, но тут один из иноземцев показал пальцем на псину, вытаращившую на незнакомцев ореховые глаза. По-видимому, животное до этого мгновения никогда не видело чернокожих.