Архипелаг ГУЛАГ - Александр Исаевич Солженицын

членом президиума является областной прокурор Карасик. Если это вредительство – почему же вы не наложили прокурорского запрета? Значит, вы – вредитель раньше меня?..

Прокурор задохнулся, удар верный и быстрый. Не находится и суд. Мямлит:

– Если надо будет (?) – будем судить и прокурора. А сегодня мы судим вас.

(Две правды – зависит от ранга!)

– Так я требую, чтоб его увели с прокурорской кафедры! – клюёт неугомонный Власов.

Перерыв…

Ну какое воспитательное значение для массы имеет подобный процесс?

А они тянут своё. После допроса обвиняемых начинаются допросы свидетелей. Бухгалтер Н.

– Что вам известно о вредительской деятельности Власова?

– Ничего.

– Как это может быть?

– Я был в свидетельской комнате, я не слышал, что говорилось.

– Не надо слышать! Через ваши руки проходило много документов, вы не могли не знать.

– Документы все были в порядке.

– Но вот – пачка районных газет, даже тут сказано о вредительской деятельности Власова. А вы ничего не знаете?

– Так и допрашивайте тех, кто писал эти статьи!

Заведующая хлебным магазином.

– Скажите, много ли у советской власти хлеба?

(А ну-ка! Что ответить?.. Кто решится сказать: я не считал?)

– Много…

– А почему ж у вас очереди?

– Не знаю…

– От кого это зависит?

– Не знаю…

– Ну как вы не знаете? У вас кто был руководитель?

– Василий Григорьевич.

– Какой, к чертям, Василий Григорьевич! Подсудимый Власов! Значит, от него и зависело.

Свидетельница молчит.

Председатель диктует секретарю: «Ответ. Вследствие вредительской деятельности Власова создавались хлебные очереди, несмотря на огромные запасы хлеба у советской власти».

Подавляя собственные опасения, прокурор произнёс гневную длинную речь. Защитник в основном защищал себя, подчёркивая, что интересы родины ему так же дороги, как и любому честному гражданину.

В последнем слове Смирнов ни о чём не просил и ни в чём не раскаивался. Сколько можно восстановить теперь, это был человек твёрдый и слишком прямодушный, чтобы пронести голову целой через 37-й год.

Когда Сабуров попросил сохранить ему жизнь – «не для меня, но для моих маленьких детей», Власов с досадой одёрнул его за пиджак: «Дурак ты!»

Сам Власов не упустил последнего случая высказать дерзость:

– Я не считаю вас за суд, а за артистов, играющих водевиль суда по написанным ролям. Вы – исполнители гнусной провокации НКВД. Всё равно вы приговорите меня к расстрелу, что́ б я вам ни сказал. Я только верю: наступит время – и вы станете на наше место!..[130]

С семи часов вечера и до часу ночи суд сочинял приговор, а в зале клуба горели керосиновые лампы, сидели под саблями подсудимые, и гудел народ, не расходясь.

Как долго писали приговор, так долго и читали его с нагромождением всех фантастических вредительских действий, связей и замыслов. Смирнова, Универа, Сабурова и Власова приговорили к расстрелу, двух – к десяти годам, одного – к восьми. Кроме того, выводы суда вели к разоблачению в Кадые ещё и комсомольской вредительской организации (её и не замедлили посадить; товароведа молодого помните?), а в Иванове – центра подпольных организаций, в свою очередь, конечно, подчинённого Москве (под Бухарина пошёл подкоп).

После торжественных слов «к расстрелу!» судья оставил паузу для аплодисментов – но в зале было такое мрачное напряжение, слышны были вздохи и плач людей чужих, крики и обмороки родственников, что даже с двух передних скамей, где сидели члены партии, аплодисментов не зазвучало, а это уже было совсем неприлично. «Ой, батюшки, что ж вы делаете?!» – кричали суду из зала. Отчаянно залилась жена Универа. И в полутьме зала в толпе произошло движение. Власов крикнул передним скамьям:

– Ну что ж вы-то, сволочи, не хлопаете? Коммунисты!

Политрук взвода охраны подбежал и стал тыкать ему в лицо револьвер. Власов потянулся вырвать револьвер, подбежал милиционер и отбросил своего политрука, допустившего ошибку. Начальник конвоя скомандовал «к оружию!» – и тридцать карабинов милицейской охраны и пистолеты местных энкаведешников были направлены на подсудимых и на толпу (так и казалось, что она кинется отбивать осуждённых).

Зал был освещён всего лишь несколькими керосиновыми лампами, и полутьма увеличивала общую путаницу и страх. Толпа, окончательно убеждённая если не судебным процессом, то направленными на неё теперь карабинами, в панике и давясь, полезла не только в двери, но и в окна. Затрещало дерево, зазвенели стёкла. Едва не затоптанная, без сознания, осталась лежать под стульями до утра жена Универа.

Аплодисментов так и не было…

Пусть маленькое примечание будет посвящено восьмилетней девочке Зое Власовой. Она любила отца взахлёб. Больше она не смогла учиться в школе (её дразнили: «твой папа вредитель!», она вступала в драку: «мой папа хороший!»). Она прожила после суда всего один год (до того не болела), за этот год ни разу не засмеялась, ходила всегда с опущенной головой, и старухи предсказывали: «в землю глядит, умрёт скоро». Она умерла от воспаления мозговой оболочки, и при смерти всё кричала: «Где мой папа? Дайте мне папу!»

Когда мы подсчитываем миллионы погибших в лагерях, мы забываем умножить на два, на три…

А приговорённых не только нельзя было тотчас же расстрелять, но теперь ещё пуще надо было охранять, потому что им-то терять уже больше было нечего, а надлежало для расстрела препроводить их в областной центр.

С первой задачей – этапировать их по ночной улице в НКВД, справились так: каждого приговорённого сопровождало пятеро. Один нёс фонарь. Один шёл впереди с поднятым пистолетом. Двое держали смертника под руки и ещё пистолеты в своих свободных руках. Ещё один шёл сзади, нацелясь приговорённому в спину.

Остальная милиция была расставлена равномерно, чтобы предотвратить нападение толпы.

Теперь каждый разумный человек согласится, что, если бы возюкаться с открытыми судами, – НКВД никогда бы не выполнило своей великой задачи.

Вот почему открытые политические процессы в нашей стране не привились.

Глава 11

К высшей мере

Отмена смертной казни при Елизавете. – Умеренность её преемников. – Данные Таганцева о казнях конца XIX – начала XX века. – История смертной казни при большевиках. Фальшивость отмены её, уловки и обходы. – Казни 30-х годов, шесть царскосельских мужиков. – Расстрелы 1937–38. – Зигзаги последних сталинских лет.

Примеры, за что давали расстрел. – Группа Игнатовского. – Спасительная вспышка К. И. Страховича. – Если смотреть их фотографии… – Ощущения последних минут. – Бытовые страдания смертников в переполненных тюрьмах. – Отчего так подолгу держали под смертным приговором? – Научные занятия смертников и следователей. – Смертная камера как следовательский приём. – Психология непротивления. – В. Г. Власов под смертным приговором. – Смертные камеры Кинешемской тюрьмы. – Ритм суток. – Есаул Хоменко. – Оскорбление палача. – Как Власов принял помилование.

Смертная казнь в России имеет зубчатую историю. В Уложении