Семилетняя ночь - Чон Ючжон

Гроб отца мы поставили в фургон Сынхвана, затем через задние ворота покинули тюрьму. Однако перед нами были ещё одни ворота, через которые мы должны были проехать. Ворота мира. Толпы журналистов, которые съехались, услышав новости, совершенно перекрыли дорогу. Последний раз смертная казнь была приведена в исполнение более десяти лет назад. К тому же новым казнённым был Чхве Хёнсу. Машина с гробом была прямо у них под носом. А сын Чхве Хёнсу, о котором из-за похищения говорил весь мир, также сидел в машине. Журналисты вряд ли так легко отпустили бы нас, и нам пришлось остановиться.

Сынхван, положив руки на руль, смотрел в окно. По его лицу было видно, что он расстроен. До кремации оставалось немногим более часа. Если мы не поторопимся, то, возможно, нам придётся сегодня ночевать на дороге, потому что ни один мотель не примет нас с гробом, в котором лежит тело казнённого преступника.

«Я выйду».

Как только я вышел из машины, мою кепку унесло ветром. Свет фотовспышек осветил пасмурный день. Я не опустил голову. Эта ночь началась семь лет назад, и сейчас я должен её завершить. Держа в руках фотографию отца в рамке, я направился прямо в толпу журналистов. Я должен пересечь это море света, только тогда мир отпустит меня и отца.

Я продвигался вперёд шаг за шагом. Люди подступали ко мне всё ближе. Дорога не освобождалась, всё вокруг было наполнено криками. Мне казалось, что тысячи невидимых рук бьют меня по щекам. Вспышки кололи мне глаза, словно копья. Уши заложило. Казалось, я не чувствовал своего лица, мои плечи содрогались от толчков. А спина покачивалась. Колени ослабли. Люди двигались вместе со мной, образуя одно целое. Меня охватило отчаяние. Казалось, что ворота мира – это дорога без конца. Я вынужден был остановиться. Дыхание тоже остановилось. Я закрыл глаза, стараясь стоять прямо. Всё закончится, если я буду идти. Шаг за шагом продвигаться дальше…

Крики моментально прекратились. Щелчки камер также умолкли. Ветер затих. Я открыл глаза. Вокруг было очень темно, словно ночью. На тёмном небе сияли звезды. Откуда-то доносился голос, похожий на горное эхо.

«Расцвели цветы, скорее лови».

Однако секундной стрелки света нигде не было. Я не чувствовал также движения девочки. И холодной руки, которая трогала мою шею, не было. Слышен был только голос, словно указывающий мне направление. Он звучал прямо передо мной. Я понял, что это не игра, слова раздавались, призывая следовать за ними.

«Расцвели цветы, скорее лови».

Я сделал шаг вперёд.

«Расцвели цветы, скорее лови».

Ещё один шаг.

Чем дальше я продвигался вперёд, тем дальше уходил звук. Тьма потихоньку рассеивалась, и в конце концов стало светло. Я больше не слышал голоса девочки. Возможно, всё это было моё воображение, но я увидел белые ноги девочки, которые уходили далеко в небо сквозь пустоту. Над нечёткими следами её ног снова возник пасмурный день. Стрелка мира опять пришла в движение. Тик-так. Тик-так…

Фургон Сынхвана подъехал ко мне и остановился. Я обернулся и увидел, что эта очень длинная ночь тонет в море света.

В пять часов отец был отправлен в огонь, дверца закрылась. Я не двигался и стоял возле неё. Я изо всех сил старался понять отца. Понять его жизнь, смерть и последние слова. За что он благодарил? Кому он был благодарен? Тюремщику? Благодарил за свободу, которую подарила смерть? Или за то, что он смог послать мне последний знак? Или же перед тем как на его шею накинули петлю, он ответил своей жизни «да», как это было в названии книги, которую я нашёл в коробке с его вещами – «Скажи жизни «да», несмотря на всё, что было».

Я не мог понять. Что я вообще могу понять и как это можно понять? Единственное, что я осознавал, – это то, что я его сын.

Через час кремация закончилась. Я получил от сотрудника крематория урну с пеплом. Она была лёгкой и горячей и пахла огнём. На улице хлопьями падал снег.

К полуночи мы вернулись в Деревню с маяком. Катер председателя молодёжной организации ждал нас у обрыва, неподалёку от маяка. На море было темно. Волн не было. Председатель управлял катером в сплошной снежной пелене и темноте, ориентируясь только на свет маяка. Я сидел на палубе и переодевался в гидрокостюм. Глядя на меня, Сынхван сказал: «Нельзя мне хотя бы доплыть с тобой до обрыва?»

Я хотел ему ответить: «Посмотри на себя в зеркало». Он выглядел как живой мертвец. Я не хотел попрощаться в море сразу с двумя близкими мне людьми в один день.

«Примерно через двадцать минут начнётся отлив, – сказал Сынхван. Я кивнул головой. – До этого ты должен вернуться».

Я снова кивнул. Катер остановился напротив западного берега каменного острова. Я затянул жилет плавучести, включил фонарик на максимальную яркость, положил урну с пеплом в железную проволочную сетку и закрепил её на боку. Сунув в рот регулятор, я посмотрел на часы – 23:55. Я начал погружение из вертикального положения.

Вода была холодной, но течение – мягким и даже нежным, словно лёгкий ветерок. Регулируя плавучесть, я стал спускаться вниз по течению. Я проплыл мимо края обрыва и вдоль стены скользнул вниз. Я видел ночных рыбок, светящихся красным светом, лес морских водорослей, рыбу-осу, которая проплыла мимо спящей на камне камбалы, то появляясь, то исчезая среди водорослей. Я спускался всё глубже и глубже.

0:00. Я добрался до самого дна. Меня окружала тьма, все предметы были тёмными. Серые рыбки тучами плавали над головой, закрывая обзор. Из сетки я достал урну и взял нож, прикреплённый к ноге. Разорвал резину, которой запечатали урну, и открыл крышку. Белый порошок стал подниматься вверх среди рыбок и затем развеялся течением. Казалось, что сейчас идёт метель.

Мне говорили, что именно в этот день сорок четыре года назад, когда родился отец, тоже шёл снег. Я помню, что снег шёл в этот день и тринадцать лет назад. Тогда у отца было разбито плечо, и его мир тоже разбился. Той зимой отец лежал в больнице и в свой 31-й день рождения ждал третьей операции на плече. Он надел поверх больничного халата пуховик и днём покинул больницу тайком от медсестер. С шестилетним сыном он отправился в парк развлечений. Зоосад при парке был закрыт, и поезд, возивший посетителей на сафари, стоял у платформы. Мужчина очень переживал, он пошёл к автомату, купил колу со льдом и протянул её сыну. В тот день небо было желтоватым, как пустыня. Под свинцовыми облаками по земле мела метель. А в ветвях деревьев на аллее ветер завывал, словно альт. В тот день сынишка выиграл в игровом автомате на улице маленький улыбающийся череп и протянул его мужчине. Тот взял череп и начал что-то насвистывать. Пустую площадь наполнили звуки марша полковника Боги. Сын широко размахивал руками и шёл рядом с отцом, маршируя с ним в такт. Па-пам. Па-пам.

Как и в тот день, когда шестилетний мальчик протянул отцу улыбающийся череп, я поздравил папу:

«Happy Birthday!»

Что находится между фактами и истиной?