Письма на воде - Наталья Гринина

– Ё, – приговаривала она, обнимая сына за плечи и усаживая его обратно на постель, – Ё, ну же, давай… – она расправила лист на коленях короля и настойчиво всовывала в его скрюченные в судороге пальцы кисть, с которой на белое шёлковое одеяние капали подсохшие чернила. – Назови Чжона наследником трона! Поспеши!

– Что? – наконец-то ожил Чонджон, с видимым трудом разлепляя запёкшиеся губы.

– Со не должен захватить трон! – принялась убеждать его королева. – Поспеши и назначь наследником Чжона, тогда будущее страны будет в наших руках.

Ей наконец-то удалось обхватить пальцы короля своей рукой, и она прижала кисть к бумаге, вскинув на сына раздражённый взгляд:

– Скорее, Ё!

– Но… как же я? – Чонджон смотрел на мать, ошеломлённый истиной, которая свалилась на него ударом, не меньшим, чем известие о мятеже младшего брата. – Разве… разве я не ваш сын? Что я для вас, матушка? Ваше орудие власти, восседающее на троне?

Он всхлипнул и вырвал свою руку из цепких пальцев матери, отбрасывая в сторону кисть. Его лицо пошло красными пятнами, искусанные губы дрожали.

Чжи Мона вдруг пронзила острая жалость к этому глубоко несчастному человеку, по сути, мальчишке, который так же, как и его искалеченный в детстве брат, не знал материнской любви. За неё он всю свою жизнь принимал ненасытную жажду власти, способную дать всходы и прорасти в подходящем сыне, коим он стал, поневоле захотев сесть на трон.

Астроном сцепил побелевшие пальцы в замок, кляня судьбу за то, что является свидетелем трагедии ещё одной человеческой души, что теперь не проходило для него бесследно. Его сердце надрывалось от жалости и сочувствия к прозревшему наконец третьему принцу, в угоду матери взошедшему на трон, за что ему теперь приходилось расплачиваться рассудком и жизнью.

– Вы не нуждаетесь в сыне, неспособном оставаться королём? – рыдал Чонджон и мял ненавистный лист, на котором родная мать вынуждала его подписать смертный приговор самому себе. В проблеске молний, озарявших его воспалённый разум, он наконец-то осознал, что станет ненужным и выброшенным из сердца матери, стоит ему только коснуться бумаги.

– Ё, прекрати, – увещевала его королева Ю, нашарив на постели кисть и пытаясь вернуть её сыну, так некстати узревшему истину. – Прошу, отрекись в пользу Чжона, иначе мы лишимся всего!

Поперхнувшись слюной, Чонджон прокашлялся и, глядя в одну точку, проговорил:

– Теперь я понимаю Со… Понимаю его чувства…

Он вдруг резко развернулся к двери, за которой тряслись его слуги и охрана, и истошно завопил:

– Уведите отсюда королеву-мать!

Вбежавшие в комнату стражники обогнули оцепеневшую в ужасе Хэ Су и поволокли упирающуюся королеву из спальни.

– Ё, не делай этого! – кричала та, сопротивляясь. – Отпустите меня! Уберите руки, немедленно! Прочь! Пустите! Сейчас же пустите меня!

Когда двери за ней захлопнулись и её визгливый голос затих в паутине коридоров дворца, Чонджон перевёл немигающий змеиный взгляд на придворную даму, будто вспомнив о ней. Хэ Су вздрогнула и, уже не таясь от него, попятилась к двери, но король схватил с чайного столика чашку и швырнул в неё, обдав брызгами воды и осколков её одеяние и пол вокруг.

Он поднялся с кровати и, тяжело переставляя ноги, наступал на испуганную Хэ Су. А за стенами дворца всё громче надрывалась тревога: войска принца Со под предводительством лично Его Высочества и генерала Пак Су Кёна взяли дворец в плотное кольцо, и четвёртый принц уже въезжал в распахнутые ворота, не пролив ни капли крови благодаря поддержке клана Хванбо.

Чжи Мон напрягся, готовый при малейшей угрозе жизни Хэ Су прийти ей на помощь и отчаянно желавший, чтобы время застыло: Ван Со должен успеть. Должен!

А Чонджон, пошатываясь, медленно приближался к придворной даме и заходился булькающим истеричным смехом.

– Я знал! Знал, что в итоге он завладеет всем! – он остановился, не доходя до Хэ Су каких-то пару шагов, и нахмурился: – В чём же я допустил ошибку? Я боялся, что от меня отвернутся, в точности как от Со. Я боялся стать ненужным…

Он вдруг выпучил глаза и, схватившись за грудь, согнулся пополам.

Его сердце сдавалось, не выдерживая напряжения.

Но немного погодя Чонджон выпрямился и, заливаясь слезами, вновь обратился к дрожавшей даме Хэ.

– Матушка говорила мне, что я всегда был безупречным… – он всхлипывал после каждого слова, а его трясущиеся руки мяли нижнюю рубашку, перепачканную в чернилах и намокшую от слёз.

Король задохнулся, пережидая очередной приступ боли в груди, и Чжи Мон едва не бросился к нему, но заставил себя стоять на месте, вонзая ногти в ладони.

Спальня полнилась хриплыми вдохами и выдохами Чонджона, возвещавшими о его скорой кончине. И сам он это ясно осознавал. Поэтому, цепляясь за последние минуты жизни, отчаянно пытался понять главное, не догадываясь, что именно это понимание и толкало его сейчас в могилу.

– Я был таким! Я был безупречным и нужным, – он впился пристальным взглядом в Хэ Су, и голос его вновь упал до скрипящего шёпота: – Но по твоей вине всё изменилось. Зачем ты появилась, девка?

Король грубо швырнул Хэ Су на пол, и от этого движения сам отшатнулся в сторону, принявшись шарить по постели в поисках бумаги и кисти.

– Ты должна выбрать, – он подавился лающим кашлем и скорчился на полу над измятым листом. – Кому мне передать трон? Скажи, – он повернулся к Хэ Су, которая потирала ладошкой грудь, жмурясь от боли. – Кому передать трон? Уку? Бэк А? Или Со? Выбери, ты же такая всезнающая!

Хэ Су затравленно смотрела на него и молчала, а Чжи Мон с нарастающей тревогой прислушивался к сбившемуся ритму её сердца.

Проклятье! Да где же этот чёртов принц?

Если Ван Со промедлит ещё чуть-чуть, Чонджон перестанет быть для Хэ Су угрозой: её собственное слабое сердце остановится и обречёт Чжи Мона на смерть, а Ван Со – на яростное безумие, рухнув в которое, тот как раз и превратится в того самого кровавого тирана, хладнокровного и беспощадного в своей жестокости, что расцветёт в выжженной горем пустыне его души.

И словно в ответ на безмолвный призыв астронома, в коридоре, перекрывая истошные вопли и визги служанок, прогремел голос Ван Со:

– Найдите короля!

Услышав голос брата, Чонджон схватил листок и начал суетливо царапать бумагу кистью. Хэ Су с отчаянием смотрела на дверь, задыхаясь в надвигающемся